Натан Эйдельман - Апостол Сергей: Повесть о Сергее Муравьеве-Апостоле

Запомним редчайшую в столь позднее время грозу (по новому стилю ведь 9 октября!), она еще появится в нашем рассказе.

Гроза, непогода «над омраченным Петроградом»… Разумеется, без труда узнаем, что в тот день солнце поднялось в северной столице без пяти минут семь, а зашло в 5 часов 15 минут. И ту же позднюю осень заметим вдруг в объявлении о том, что «на Мойке супротив Новой Голландии, под № 576 доме, продаются поздние и ранние гиаценты» (именно так — гиаценты); а на Выборгской — «провансрозаны, букет-розаны и в придачу к ним божье дерево».

Но Петербургу некогда заниматься обозрением восходов, «гиацентов» и «букет-розанов». В ту осень несколько сот рабочих роют землю и жгут костры, начиная стройку лет на семь: Военно-медицинскую академию, Публичную библиотеку. Город — молодой, меньше века, жителей в четыре-пять раз меньше, чем в Лондоне, Париже, и они еще привыкают к памятнику основателя города. Впрочем, майор Массон, француз на русской службе, недоволен утесом-пьедесталом, ибо из-за него «царь, который бы должен созерцать свою империю еще более обширной, чем он замышлял, едва может увидеть первые этажи соседних домов».

Однако Николай Карамзин, готовящий в это время к печати «Письма русского путешественника», думает совсем иначе: «При сем случае скажу, что мысль поставить статую Петра Великого на диком камне, есть для меня прекрасная несравненная мысль, ибо сей камень служит разительным образом того состояния России, в котором она была до времени своего преобразования».

Правда, в той же книге с похвалой рассказывается и о совсем другом монументе: «В жестокую зиму 1788 года французский народ, благодарный королю, пожертвовавшему дрова для них, воздвиг против его окоп снежный обелиск с надписью»:

Мы делаем царю и другу своемуЛишь снежный монумент, милее он ему,Чем мрамор драгоценный,Из дальних стран на счет убогих привезенный.

Снежный монумент растаял весной 1789 года. Король лишился головы зимой 93-го. В связи с такими обстоятельствами соперничество столиц на Неве и Сене не решается сопоставлением числа монументов…

Население Петербурга имеет некоторую особенность, кажется, отсутствующую в других европейских столицах: в городе всего 32 процента женщин, и мальчик, родившийся 28 сентября, еще увеличивает мужские две трети. Эту диспропорцию плохо объясняет утверждение уже упомянутого майора Массона, будто прекрасный пол в России заменяет и вытесняет представителей сильного, следуя примеру правящей императрицы. Куда лучше представляют мужские занятия странички «Ведомостей».

Просвещение, наука, промышленность…

— Императорский фарфорный завод ищет желающих взять на себя поставку дров для обжига глазурованного фарфору…

— Продается 22 000 пудов железа.

— Средство для истребления моли и клопов, коего польза довольно испытана и доказана и которое особливый успех иметь может, когда оное согрето в теплой воде.

— Продается порозжее, сквозное место (т. е. предлагается заплатить деньги за пустоту, которую можно и должно заполнить).

— Желающие купить 17 лет девку, знающую мыть, гладить белье, готовить кушанье и которая в состоянии исправлять всякую черную работу, благоволят для сего пожаловать на Охтинские пороховые заводы к священнику…

Кто не помнит такие объявления из школьных учебников и хрестоматий (раздел «Кризис феодально-крепостнической системы»). Только в учебниках эти строчки не обыкновенные (людей продают!), а в газете самые обычные, меж другими делами: «купить девку» — вроде бы явная допотопная дикость, но купить предлагают на пороховых заводах (технический прогресс) и справку даст священник (дух милосердия).

Все обыкновенно. Видимо, объявления печатались в порядке поступления, и поэтому разные сюжеты вперемежку:

— Продается дом на Большой Литейной улице.

— На бирже в амбаре под № 225 продается до ста ружейных лож орехового дерева.

— В половине сего месяца (сентября) пропала маленькая гладинькая кофейного цвету собачка сучка, у которой на груди белое пятно. Если кто, ее поймав, принесет в Большую Миллионную фельдшеру Савве Васильеву, тому будет учинена знатная награда. (Видно, любит фельдшер Васильев гладенькую собачку, потому что вряд ли располагает знатным капиталом.)

И только расслабится читатель XX столетия над строчками про амбар и сучку, как попадает «Литейной части в 1-й квартал в церковь Симеона Богоприимца», где «продаются мужской портной, повар и женский башмачник, также венская прочной работы коляска и хорошо выезженная верховая лошадь. Желающим покупать — подаст сведения о цене служитель Андрей Дмитриев» (хозяева, как видно, не показываются).

— На Гороховой улице продаются пригнанные холмогорские молодые стельные коровы, две козы и большой козел.

— Продается семья людей — столяр и плотник с женой и двумя дочерьми.

Тут хозяйка не стесняется представиться: «На Сенной площади надворная советница Катерина Ивановна Сафонова».

— Продается парикмахер, разумеющий чесать женские и мужские волосы; 33 лет с женой и малолетним сыном…

Автор проверял себя и других; первое объявление — «желающие купить 17 лет девку» — отталкивает: вот ведь что бывало, людьми торговали! Затем еще, еще такие объявления, и удивление уходит, приходит привычка — отупляющая, усыпляющая. Конечно, нехорошо, но нельзя же из-за каждого случая волноваться… К тому же ведь не только людей продавали. Предлагают и более благородный товар, книги например. И какие книги! Сколько назидательности, веселья, мудрости!

Грандиссон, 7 томов за 6 рублей; «Хромой бес» и «Пиесы славного лондонца Гуильелма Шакспира» (так!) 2 тома за рубль; в двадцати частях за 20 рублей «Тысяча и одна ночь», в каждой части «50 ночей», «ночь за две копейки» (шутка из одного книжного обозрения). Наконец, «Примеры матерям, или приключения маркизы де Безир», перевод Анны Семеновны Муравьевой (урожденной Черноевич).

Автор перевода имеет неоспоримое право помогать матерям советом и примером: это у нее рождается 28 сентября Сергей, второй сын, в то время как старшему — Матвею — три года (десять лет спустя явится меньшой — Ипполит). И сверх того — пятилетняя Елизавета, двухлетняя Катерина, год спустя — Анна, через три года — Елена! Что же касается отца этих малюток, премьер-майора Ивана Матвеевича Муравьева, то он уже в некотором смысле персона и только из-за долгого отсутствия в столице давно не упоминался в «Ведомостях».

Несколько дней спустя, 7 октября, Василий Капнист, входящий в славу 29-летний литератор (недавно закончивший смешную и опасную комедию «Ябеда»), напишет жене в полтавское имение Обуховку: