Вячеслав Кондратьев - На станции Свободный

- Письмо было не от нее, - сухо ответил Андрей, чувствуя, что Погост сейчас начнет "травить", и еще не решив, как на это реагировать.

- Не от нее? - притворно удивился Погост. - Ай, как нехорошо, что не от нее. Как же это так? Мы тут в суровых армейских буднях нещадно закаляем себя, в поте лица учимся защищать Родину, а они там, в Москве, в свете неоновых реклам помаленьку начинают забывать нас, все реже и реже пишут... - Он сокрушенно покачал головой.

- Хватит, Погост, - попросил Андрей.

Но девушку этот разговор заинтересовал гораздо больше, чем выставленные напоказ вузовские учебники, и она взглянула на смущенного Андрея. Погост не унимался.

- Вот видите, девушка, мы тут в суровых армейских буднях, а они там, в Москве...

- ...в свете неоновых реклам, - продолжила она, улыбнувшись.

- Вот именно, - рассмеялся Погост.

Улыбнулся и Андрей, хотя разговор этот был ему неприятен.

- Скажите, девушка, неужто вы все такие забывчивые? У вас нет друга, служащего в армии? - спросил Погост.

- Нет. Но если бы был, я писала бы ему часто.

- Вы слышали, Андрюша? Она писала бы часто. А вот ваша...

Андрей резко поднялся и пошел в тамбур, по дороге услышав, как девушка с укором сказала Погосту: "Ну зачем вы так? Может, для него это очень серьезно?"

Погост расхохотался и бросил насмешливо: "Что может быть серьезным в девятнадцать лет?"

От Жени последнее письмо было за месяц до Нового года, Андрей помнил его наизусть: "Я познакомилась (представь - на улице!) с очень занятным человеком. Он много старше нас, ему за тридцать, но очень умный. С ним можно здорово поболтать о литературе и вообще. Я, видимо, произвела на него впечатление, но он для меня интересен только как человек. Понимаешь? Как человек! На Новый год (хотя это еще не скоро) он пригласил меня в ресторан. В "Националь"!!! Я там ни разу не бывала! Спрашиваю у тебя разрешения - можно? Понимаешь, такая тоска. В институте одни девчонки, из ребят только дефективные, которых не взяли в армию. Даже никакой компании не составляется на встречу Нового года. Ну скажи, можно мне пойти? Отец разрешил!"

Конечно, ее отец разрешит все, лишь бы она оторвалась от него, Андрея, думал он, стоя в тамбуре. Он хорошо помнил тот разговор перед армией. Ее отец позвал Андрея в кабинет (у них была трехкомнатная квартира) и, посадив в кожаное кресло, долго и молча присматривался, а потом начал без церемоний:

- Вы, конечно, понимаете, что против вас лично я не имею ничего, но ваши отношения с Женей одобрить не могу по известным вам обстоятельствам. Поэтому прошу вас, пока вы будете в армии, пока сама судьба, так сказать, разлучает вас надолго, переломить себя и постараться забыть Женю. Так будет лучше... для нее, ну и для вас, наверно.

- Ну а как Женя? - криво усмехнулся Андрей.

- О ней не беспокойтесь. Мы постараемся, чтобы это прошло для нее более или менее безболезненно. Не надо только писать ей из армии. Договорились?

Андрей пожал плечами и, ничего не ответив, вышел из кабинета.

Но Женя первая написала ему в армию, предупредив, чтоб он отвечал ей "до востребования". И переписка шла, хоть и редкая, но вот с того предновогоднего письма ничего от нее не было. И для него все это серьезно, несмотря на девятнадцать лет, только Погосту он об этом никогда не скажет, потому что тот вообще ничего не принимает всерьез, кроме своей оставшейся в КБ незаконченной работы.

Когда, покурив в тамбуре, Андрей вернулся на свое место, Погост встретил его с преувеличенной радостью.

- Наконец-то вернулся наш знаменитый отличник боевой и политической подготовки, а мы-то боялись, что вы от расстройства спрыгнете с поезда! Кстати, Андрюша, нашу очаровательную попутчицу зовут Надюшей. Прошу любить и жаловать. И извольте представиться.

- Шергин... Андрей, - вяло сказал он, еще не отрешившись от обидных воспоминаний.

...Выйдя из кабинета Жениного отца с пылающим, словно от пощечины, лицом, он сразу же столкнулся с ее матерью, которая, видно, зная, какой состоялся разговор в кабинете мужа, подошла к нему.

- Не обращайте внимания, Андрей. Я ваш союзник. Женя будет ждать вас. А мой муж... Вы знаете его положение. Ладно, не будем об этом, - махнула она рукой, а потом, подойдя к Андрею вплотную, тихо добавила: - По-моему, он боится... того же. Понимаете?

- Да, - кивнул он. - Но я больше не буду заходить к вам. И звонить. Пусть Женя сама...

- Конечно, конечно, - поспешно сказала она. - Я скажу ей.

В тот же вечер, только очень поздно, Женя примчалась к нему домой.

- И ты отказался от меня? А меня спросил? - набросилась она на него с порога. - Выходит, я для тебя ничего не значу?!

- Я не отказался... Просто я не смогу к тебе заходить.

- Глупость! Будешь заходить! Я взрослая! И никто, никто не может помешать быть нам вместе. Понимаешь - никто! Хочешь, я останусь сегодня у тебя? - вдруг спросила она, охватив его шею руками. - Хочешь? Я ничего не боюсь! Хочешь? шептала она горячо. - Только не трусь. Я же не боюсь!

- Но мать... Сейчас должна прийти мама... - бормотал он, отстраняясь от прижавшейся к нему Жени.

И неизвестно, что случилось бы, не возвратись его мать из гостей. Но до сих пор не забываются расширенные Женины глаза с безумными искорками, ее полураскрытый рот, сумасшедшие слова, и заходится сердце при мысли, что вот такой же может быть она перед кем-нибудь другим...

- Летом я буду в Москве, -- сказала тем временем Надя. - Мы с папой каждое лето ездим. Он у меня коренной москвич, но вот уже десять лет мы на Дальнем Востоке. Он не хочет жить в Москве, говорит, что за два месяца отпуска он берет от нее больше, чем брал за годы, которые жил там. И верно, мы ходим во все театры, во все музеи... Хотите, Андрей, я зайду к вашей девушке и скажу, что нехорошо не писать письма человеку, который...

- ...который в суровых армейских буднях, не жалея сил и в поте лица... подхватил Погост, и все рассмеялись.

- К Жене заходить не надо, а вот если бы вы были так добры и зашли к моей матери...

- С удовольствием, - быстро согласилась Надя.

- Мама очень одинока, у нас мало знакомых, и...

- О чем говорить? Зайду обязательно, - прервала его Надя.

- А может, Надюша, - начал Погост с улыбкой, - вы разрешите моему юному другу писать вам? И к чер-р-рту тогда всяких московских девиц, которые там, в свете неоновых реклам...

- Если Андрей этого захочет, пусть... пишет, - немного смутилась она.

- Еще бы ему не захотеть! - расхохотался Погост и хлопнул Андрея по плечу. - Разве не видите, он умирает от счастья.

Тут смутился и Андрей, пробормотав:

- Ну, если вы разрешаете, если можно... я буду писать.

- Ну вот и лады! - воскликнул Погост. - Благодарите старого Погоста, а то вы сами что-то робковаты для столичного юноши.