Т Бегельдинов - Илы атакуют

- Куда? Взлетай. Полет по кругу. Вновь взревел мотор. Вырулил на старт, получил разрешение на взлет. Вот уже под крылом аэродром. Делаю первый разворот - в наушниках тишина. Второй, третий... Молчит Цуранов. Наконец, захожу на посадку. До земли семь метров. Плавно беру ручку на себя и сажаю машину на три точки.

Полет окончен. Цуранов молча вылезает из кабины и, не сказав ни слова, уходит. Что ждет меня? Уже перед самым отъездом домой начлет вызвал меня и сказал, что переводит в группу инструктора Карповича. Ура! Значит, я не исключен! Значит, буду летать!

Карпович невозмутим. Кажется, ничто на свете не может вывести из равновесия этого человека. Сделали с ним пять полетов, и в один прекрасный день он передал меня командиру звена Бухарбаеву. Еще три полета, и Бухарбаев заявил:

- Хорошо. Лети самостоятельно.

- Как?!

- Лети, малыш. Ты же хорошо летаешь!

Смотрю, самолет уже готовят - на переднее сиденье кладут мешок с грузом, равным весу инструктора. Это для того, чтобы не нарушить центровку.

Взлетел, сделал круг, сел. Еще раз то же самое и, наконец, третий раз. Подбежали ребята, не спеша подошел Цуранов. Все поздравляют, а я стою и слова не могу сказать. Начлет строго посмотрел на меня, потом вдруг улыбнулся и произнес всего одно слово:

- Молодец!

А вскоре был праздничный первомайский вечер. Вечер в аэроклубе. Пришел я на него в новом костюме. Помню, боялся сесть - брюки помнутся! - боялся прислониться к стене, боялся подойти к буфету.

Казалось, что непременно испачкаю костюм, посажу пятно.

Рядом стоял Петька - веселый, раскрасневшийся. Я ему как раз по плечо. Вдруг слышу:

- Вот так малыш! Смотрите, девочки, какой сегодня Талгат красивый.

Это Таня Хлынова с подругами.

- Пойдем танцевать, - тормошит Таня.

- Не умею, - покраснел я.

- Не может быть, - искренне изумилась она. - Как же так?

Не знает Таня, что сегодня - первый праздничный вечер в моей жизни.

Не знает она и того, что пришлось мне претерпеть, прежде чем нарядиться в новый костюм.

Ежемесячно я приносил домой тайком от отца заработанные деньги. Каждую получку мать давала мне двадцать пять рублей, и я прятал их в свой чемодан. Уже скопилось двести рублей. И тут произошла беда.

Вечером возле дома меня встретила мать. По ее лицу я понял, что стряслось нечто страшное.

- Сынок, - быстро заговорила она, - отец про деньги узнал.

- Как?

- Приходила тетя Зайнап, полезла в твой чемодан.

- Зачем?

- Я ей говорила. Но ты же знаешь, какая она. Посмотрю, говорит, что у него там лежит. Увидела, стала спрашивать, откуда. Я молчу. Она к отцу. Прошу не говорить - она рассказала. Что будем делать, сынок?

Что делать? Если бы я знал, что можно и нужно делать.

Вошли в дом. Отец мрачнее тучи.

- Садись, - кивнул он.

Я присел на краешек стула, готовый к неприятному разговору.

- Где ты взял деньги, Талгат? - строго спросил отец. - Я не могу думать, что мой сын вор. Но он не зарабатывает их. Где же он взял двести рублей?

- Отец...

- Подожди, Талгат. Я хочу рассказать тебе то, чего ты не знаешь. После ты мне скажешь все. У нас в роду не было нечестных людей.

И отец рассказал. Я привожу рассказ таким, каким он запомнился мне на всю жизнь.

* * *

Было это давно. В те годы у подножья Кара-Тау паслись байские стада. Возле одного из стад день и ночь неотлучно находился Бегельда и с ним его красавица жена и сын Якупбек. Не раз молил Бегельда аллаха о лучшей доле, но глух был всевышний к стонам бедняка. Не раз хотел Бегельда расстаться с жизнью, но стоило ему посмотреть в глаза жены, стоило Якупбеку забраться к отцу на колени, как тяжелые мысли уходили прочь.

Давно уже чабаны не видели по утрам росы - зной иссушил землю. Быть джуту, говорили старики. Метался бай, лютовали его сыновья. Давно уже забыли они о своих людях, давно не давали им ни фунта мяса, ни пуда муки.

Похудел, высох тридцатилетний Бегельда. Грусть наполнила прекрасные глаза его жены. Болезнь свалила маленького Якупбека, и он лежал, шевеля сухими губами.

И решился Бегельда. Он пришел к баю, попросил помощи. Тот в гневе закричал, плетью ударил своего чабана. Гордо ответил Бегельда. Оскорбился бай, кликнул трех своих сыновей. И четыре камчи заходили по телу несчастного.

В крови лежал Бегельда, но когда бай наклонился над ним, он плюнул ему в лицо. С ревом кинулись к распростертому телу три байских сына. Труп Бегельды бросили в степь.

- Пусть его жрут шакалы, - прохрипел бай.

Ночью трое разыскали труп. Это был маленький больной мальчик, его мать и брат матери. Родниковой водой они обмыли тело и похоронили его в степи, а утром были уже далеко от проклятого места. С тех пор прошли долгие годы. Умерла мать. Мальчик стал взрослым, воевал с баями за новую жизнь - мстил им за отца.

* * *

- Ты у меня один сын, - закончил отец. - В память деда ты носишь его фамилию. Твой дед был честным человеком, его память священна.

Отец замолчал. Молчал и я, потрясенный рассказом.

- Где ты взял деньги, Талгат? - нарушил тишину отец. - Отвечай, я жду.

И я рассказал отцу о том, что тайком от него работаю и получаю зарплату. Я показал ему документы, просил извинить меня и поклялся никогда больше не обманывать его. Мать подтвердила, что я говорю правду.

- Сколько стоит костюм, который ты хочешь купить? - тихо спросил отец.

- Триста рублей.

- Маймуна, Талгату нужно купить костюм за триста рублей.

- Отец, - горячо заговорил я, - мы купим его. Еще через два месяца у меня будут эти деньги.

- Нет. Мы завтра купим костюм. Ты не должен работать, Талгат. Ты должен учиться, должен стать врачом и нести людям добро.

Я прикусил губу. Как быть? Ведь отец ничего не знает и о моих занятиях в аэроклубе, он убежден, что я с утра до вечера в школе. Как сказать ему об этом? Он мечтает видеть меня врачом, а я хочу быть летчиком. Вот и мать смотрит на меня, и в ее глазах я вижу страдание. Она-то знает все.

- Отец, - набрался я решимости, - я не буду врачом. Я буду летчиком.

- Нет, Талгат, ты будешь врачом. Это самое большое счастье - нести людям добро, исцелять их недуги. Тебя будут уважать люди.

- Но, отец, я хочу быть летчиком, я уже летаю...

- Что ты сказал?

- Да, я летаю, летаю каждый день!

Отец опустил голову. Он сидел так очень долго, и я, пораженный его горем, не мог двинуться с места. Зачем я так обидел его? Зачем?

- Не ошибся ли ты, Талгат? - заговорил отец. - Не будешь ли жалеть потом? Это ведь так опасно. Ты один у нас. Мы с матерью не переживем, если с тобой случится беда. Подумай о нас, Талгат.

- Отец, дорогой, не будет беды. Поверь мне, я так мечтал летать, и я летаю. Неужели ты не понимаешь меня?