Владимир Семичастный - Беспокойное сердце

Так я стал единственным украинцем в нашей многодетной русской семье.

Моя мать Домна Ивановна и мой отец Ефим Кириллович Семичастные — уроженцы Тульской губернии, из крестьян. Они поженились очень молодыми и вскоре после свадьбы уехали на юг России на заработки.

Вначале отец работал подсобным рабочим на мельнице, вальцовщиком, а затем освоил профессию мукомола и стал хорошим «мирошником» — мельником. Был он не очень грамотным: окончил всего три класса церковно-приходской школы.

Поскольку семья была большая — у моих родителей было одиннадцать детей, трое из которых умерли в раннем возрасте, — мать не работала и целиком занималась семьей. Писать и читать она научилась сама уже в зрелом возрасте.

В начале Первой мировой войны семья перебралась в небольшое село Григорьевка Межевского района Днепропетровской области, где я и родился.

Я родился, можно сказать, дважды. По-настоящему, в первый раз — 1 января 1924 года дома, как все мои братья и сестры. Отец в это время куда-то уехал на заработки, и мать, спустя несколько дней после родов, пошла регистрировать меня в сельсовет.

Однако сельсоветовский бюрократ потребовал личного присутствия отца с документами. Пришлось ждать его возвращения. Когда мать с отцом пришли в сельсовет во второй раз и сообщили чиновнику, что младенцу уже две недели, тот заявил в ответ: «Вы мне можете говорить, что угодно. Но вы пришли 15 января, и я напишу „15 января“». Вот так я «родился» второй раз — уже 15 января. Так и в паспорте записано.

Я был последним крещеным членом нашей семьи. До моего рождения семья придерживалась православной веры. В доме висели иконы. Обе бабушки ходили в церковь.

Все изменилось в год моего появления на свет: в январе 1924 года умер Владимир Ильич Ленин. Партия призвала к массовому вступлению в ее ряды. Отец откликнулся на этот призыв и стал коммунистом. Это не было результатом глубокого изучения марксистской теории и его идейной убежденности. Просто отец посчитал, что Родина в нем нуждается, и сделал этот важный для себя шаг.

После вступления в партию отец сказал матери, что икон в доме больше не будет. О моем крещении он не знал или сделал вид, что не знает. Но в церковь меня не водили. Божьи заповеди, религиозные догмы я не изучал. Я не могу сказать, что я был «воинствующим безбожником» и отрицал религию потому, что она отвергалась коммунистами. Я просто не имел о ней представления так же, как и тысячи людей, родившихся в мое время или позже. Нас воспитывали иначе. Религия была мне совершенно чужда. У меня была своя вера, которая имела свою атрибутику, своих апостолов-вождей, свою иерархию.

Когда мне было пять лет, семья переселилась на станцию Удачная Межевского района Донецкой (тогда Сталинской) области. Отец как партийный «выдвиженец» был назначен заведующим мельницей.

Такие мельницы строились немцами на Украине вдоль железных дорог еще при царе. Расплачивались за них по договору мукой. Мельницы были добротные, в пять-шесть этажей, хорошо оборудованные. На территории размещались большие склады, элеватор и жилье для управляющего и других работников. Вокруг домов посажены фруктовые деревья. Это были своего рода оазисы в глухом деревенском бездорожье.

В весенне-осеннюю хлябь провезти муку с мельницы на станцию, расположенную в ложбине, было почти невозможно — не пропускало вязкое черноземное месиво.

Тогда на Украине проживало много немцев. Во всем Советском Союзе их насчитывалось около двух миллионов. В автономной республике на Волге — примерно двести тысяч. Остальные разбросаны по всему Союзу. В Красноармейском районе было несколько немецких колоний.

В Удачной, недалеко от мельницы, располагалась немецкая колония. Там был хороший колхоз «Роте Фане» («Красное знамя»), в котором выводили лошадей и где работала своя небольшая мельница. Оттуда отец и взял к себе мирошником Клейна.

Мы дружили с этой немецкой семьей, часто ходили друг к другу в гости. Сын Клейна Миша был моим другом. У Клейнов был хороший сад и прекрасные цветы. Я помню, что мать Миши умела извлекать кончиком языка любую соринку из глаза. Однажды она таким образом извлекла маленькую стружку из глаза моего брата.

Заведующему мельницей полагалось заботиться о благоустройстве своего хозяйства. По инициативе отца около мельницы построили спортивную площадку, организовали спортивные кружки, устраивали праздничные обеды в саду на 1 Мая и 7 Ноября.

В Удачной я пошел в школу. Здесь мы пережили и тяжелый 1934 год. На Украине в то время был сильный голод. Люди падали и умирали прямо на улице. Однако мы жили на мельнице, а здесь всегда находились мука, крупа и подсолнечное масло.

Относительно всего остального, например, одежды или обуви, дело обстояло намного хуже. Идти в школу в дождь по вязкой грязи без резиновых сапог было просто невозможно. В доме была одна пара сапог, которой мы с братьями поочередно пользовались. Одежда у нас также переходила от старших к младшим. Нелегко было родителям с одной зарплатой содержать такую большую семью.

Именно в это голодное время в наш дом пришла беда. В этот год прекратился подвоз зерна из колхозов на мельницу в связи с неурожаем. Нечем было расплачиваться с рабочими, которым по договору нужно было платить половину деньгами и половину — натурой.

Отец решил выдать рабочим положенный заработок остатками муки и отрубей, которые были на мельнице. У него не было на это разрешения сверху, и кто-то написал донос «куда следует». Отца решили судить. Ему грозило 10–15 лет тюрьмы за «разбазаривание государственного имущества и использование служебного положения».

Мне тогда было уже 10 лет, и я хорошо помню тот день.

В небольшом помещении, набитом до отказа рабочими, проходило открытое заседание суда. Мать выглядела подавленной: что она будет делать одна с восемью детьми?

На суде отец заявил, что он получит необходимые оправдательные документы, если ему позволят поехать в мукомольный трест. Судьи удовлетворили его просьбу, и суд был отложен. Вскоре отец привез требуемые бумаги, дело было прекращено, и мы вздохнули с облегчением. Но оставаться на мельнице отец не захотел, и мы уехали из Удачной в город Гришино (позже Красноармейск) Донецкой области.

Отец стал работать в профсоюзах, а со временем — в торговых организациях. На семью времени постоянно не хватало. Он приходил с работы после партийных или профсоюзных собраний поздно вечером, приносил с собой газеты и принимался изучать политические вопросы. Отец был усердным, настойчивым, историю партии начинал изучать раз десять, но до конца он ее, к сожалению, так и не осилил.