Александр Родимцев - Гвардейцы стояли насмерть

Звонок у входа. Иду открывать. В дверях встречаю гостя с золотыми шевронами на рукавах черного кителя, в "мичманке", щеголевато сдвинутой набекрень, с потускневшим, как у настоящего морского волка, крабом.

Полумрак прихожей, видимо, скрыл следы, которые пролегли на лице Соркина за прошедшие послевоенные годы, и он, прежний Соркин, молодой и отважный, взглянул мне в глаза "из сорок второго рокового". Не хватало только разве с левой стороны планшетки, а с правой - где-то внизу на длинных ремнях, - пистолета.

Это мое впечатление было так сильно, что оно не рассеялось и тогда, когда мы вошли в комнату, и я заметил поседевшие виски, глубокие складки у рта и морщины у глаз. Но голос Соркина звучал по-прежнему, со знакомой хрипотцой, и мне показалось, что совсем не двадцать с лишком лет тому назад, а только вчера мы расстались.

И хотя поговорить нам было о чем, наша беседа не сразу вошла в колею, а часто прерывалась то паузами, когда мы пробивались к прошлому сквозь дымовую завесу времени, то обычными в таких случаях возгласами: "А помните?"

- А помните, как переправлялся Червяков? - спрашивал меня Соркин. Тогда мы катер потеряли. Его накрыла артиллерия противника...

- Вы головной как будто вели? - отвечал я на вопрос вопросом.

- Я любил его... Он руля хорошо слушался. Как ни охотился за ним немец, уцелел-таки. Один из всего отряда. Я ходил на нем в последний рейс. Помните? Не машина - хронометр, - восхищался Михаил Ефимович. - А экипаж! Такая лихая братва подобралась!..

И я, знавший, что такое волжская переправа в те времена, восхищался вместе с гостем и людьми, и бронекатерами его отряда.

В ту суровую осень Волжской военной флотилии отовсюду грозила беда. По крохотным беззащитным суденышкам прямой наводкой била вражеская артиллерия, строчили пулеметы, сотни минометов изрыгали фугасные и осколочные мины, бросали бомбы самолеты. Смертельную опасность несли плавучие мины, спускаемые в районе Латошинка - Рынок, где гитлеровцы еще в августе вышли к реке. Даже обыкновенные коряги или топляк могли привести к аварии.

И все же, круто меняя курс, то замедляя ход, то рывком выносясь вперед, от берега к берегу сновали бронекатера, таская за собой на буксирных тросах баржи, паромы, плоты, перебрасывая на правый берег подкрепления, боеприпасы, продукты питания, медикаменты, а на левый - переправляя раненых.

При встречах с бывшими однополчанами у меня постоянно возникал вопрос: что заставляло их всегда пытаться сделать больше, чем это входило в круг обязанностей? Как-то случайно всплыл этот вопрос и сейчас.

- А почему так часто вы сами водили катера? - спросил я Михаила Ефимовича. - Не хватало квалифицированных моряков?

- Хватало! - улыбнулся Соркин. - Даже с избытком. Особенно после того, как оставили Одессу, Севастополь, Керчь, Новороссийск. Сейчас даже перечислить страшно, что тогда оставили врагу...

- Так что же заставляло?

Соркин смущенно молчал. Потом, будто подыскивая более весомые доводы, медленно проговорил:

- Право, не знаю... Тянуло. Казалось, будто за штурвалом я нужнее. Вроде как без меня не обойдутся. Впрочем, без меня, конечно, обошлись бы, только вот я без этих катеров не мог обойтись, как-то не получалось...

Для Михаила Ефимовича легче что-либо сделать, чем рассказать, и все-таки я не помню более волнующей беседы, чем эта. Наверное, потому, что Сталинград для меня и Соркина был самой яркой страницей в жизни. Нигде мы не видели столько огня, начиная от пожарищ и кончая огнем оружия - от пистолетов до "катюш" включительно, - как в Сталинграде.

В разговоре перед нами зримо предстали переправа, вокзал, "дом Павлова", Мамаев курган, завод "Красный Октябрь" и снова Мамаев курган, обугленный, изрытый воронками.

Мы расстались, пообещав не забывать друг друга.

И вот я снова один. Продолжаю перелистывать пожелтевшие листки записной книжки. Останавливаюсь на первой сталинградской записи: "9.9.42. Камышин Средняя Ахтуба". Вызываю в памяти былое.

...Наша "эмка" с трудом пробирается по ночной фронтовой дороге на юг. Темнота - это еще ничего, можно присмотреться, но вот пыль... Пыль, поднятая солдатскими сапогами, автомобильными и орудийными колесами, гусеницами танков, плотным слоем оседает на ветровое стекло, машина слепнет и того гляди сорвется в кювет. Более того, все время приходится кого-либо обгонять: сначала полки Долгова и Панихина, а теперь вот Елина.

Мы спешим. Мне кажется, в последние полтора-два месяца спешка стала нашим естественным состоянием, даже "на отдыхе", как в шутку называли мы наше пребывание в здешних краях.

В середине июля нашу дивизию впервые за год непрерывных боев разместили за двести километров от фронта, по оврагам и балкам приволжской степи.

"Дивизию!" По нашим фронтовым мерам в ней едва осталась лишь четверть активных штыков, а остальные или томились по госпиталям, или полегли на оборонительных рубежах от Харькова до излучины Дона. Даже из командиров полков ни одного не осталось в строю: трое были ранены, а один - убит.

Помнится, перед тем как нам отправиться сюда, в штабе фронта в Сталинграде молодой генерал, представитель Ставки, очертил красным карандашом на карте овал, охвативший Камышин и Николаевское, и сказал:

- Вот здесь, Родимцев, и отдыхай со своим войском.

Я посмотрел на красный овал, прорезанный голубой полоской Волги, и спросил:

- А долго отдыхать-то?

- Когда надо будет, позовем.

Так я и отдыхал до 9 сентября. С уцелевшими офицерами принимал пополнение. Распределял так, чтобы каждому досталось поровну: и воинов-фронтовиков, и не обстрелянных еще юнцов со школьной скамьи, и пожилых, только что оставивших колхозное поле или заводской цех.

Днем выезжал на учебные поля, стрельбища, полигоны, проводил занятия или совещания, а по вечерам возился со штабной документацией (долго не назначали начальника штаба дивизии), выступал на комсомольских и партийных собраниях (комиссара дивизии прислали только под конец).

Организации боевой подготовки много внимания уделяли командиры наших стрелковых полков - 34-го, 42-го, 39-го, - Д. И. Панихин, И. П. Елин, С. С. Долгов и артиллерийского - А. В. Клебановский. Все они, а также начальники штабов - Тур, Цвигун, А. В. Колесник - в эти дни буквально не уходили с учебных плацов и полигонов. Вместе с ними трудились мой заместитель В. А. Борисов, дивизионные политработники Г. Я. Марченко, А. К. Щур, комиссары полков П. В. Данилов, О. И. Кокушкин, А. Ф. Тимошенко, Куницын, командующий артиллерией дивизии П. Я. Барбин, дивизионный инженер И. И. Тувский и другие.

А вскоре в нашу дружную семью вошли два новых товарища: начальник штаба Т. В. Бельский и комиссар М. М. Вавилов.