Глеб Елисеев - Великий князь Андрей Боголюбский

От киевских миражей Древней Руси он решительно повернулся на Северо-Восток.

К грядущей Великой России.

Средний сын

О детстве и юности будущего великого князя неизвестно ничего.

То есть вообще ничего.

Первое летописное сообщение о нем появляется только в 1147 году, когда его отец, великий князь Юрий Владимирович, отправил князя Андрея и его брата Ростислава Юрьевича в поход на Рязань. Только с этого момента Андрей Юрьевич Боголюбский и появляется на широкой исторической арене.

По разным прикидкам, на свет княжий отпрыск появился либо в начале десятых годов XII века (традиционной датой считается 1111 год), либо в начале двадцатых годов. И, судя по антропологическим особенностям сохранившихся останков князя, ближе к истине последняя дата.

Он был третьим (или вторым – источники в этом случае выглядят несколько запутанно) сыном Юрия Владимировича Долгорукого, внуком самого Владимира Всеволодовича Мономаха. (И, судя по всему, князь Андрей всегда несколько кичился своим мономаховским происхождением от греческой царевны.) По материнской линии он был связан уже не христианским Западом, а азиатским Востоком – его матерью была половецкая княжна, дочь хана Аепы.

Отсюда и родился миф о якобы азиатской внешности князя, воплотившийся даже в известной реконструкции выдающегося отечественного антрополога Герасимова. Новейшие исследования эти представления основательно разрушили, и, судя по всему, никаких особенно азиатских черт в облике Андрея Боголюбского не было. У князя оказалась вполне русская, восточнославянская внешность, во многом даже типичная для жителя северной части Восточно-Европейской равнины.

Впрочем, со своими половецкими родичами князь Андрей всю жизнь умел ладить, дипломатично убеждая их сделать то, что он просит. (Как, например, было в 1150 году, во время нападения половцев на Переяславль.)

Назвали князя, вероятно, в честь его прадеда – великого князя Всеволода Ярославича, княжившего и в Киеве, и в Переяславле, а при крещении получившего имя Андрей. А вот в качестве своих небесных заступников Андрей Юрьевич признавал не только апостола Андрея Первозванного, но и других святых, носивших это имя, – и святителя Андрея, архиепископа Критского, и мученика Андрея Стратилата, и святого Андрея Юродивого, чье имя так тесно связано с почитаемым на Руси праздником Покрова.

Ничего толком не зная о ранних годах жизни князя, исследователи тем не менее единодушны в одном – прошли они именно в Ростово-Суздальской, Северо-Восточной Руси, любви к которой Андрей Юрьевич оставался верен до конца жизни.

В середине двенадцатого века Залесская Русь, как ее любили называть летописцы старой, Киевской Руси, еще оставалась более диким и менее цивилизованным краем, нежели русские земли Поднепровья, Черниговщины или даже Новгородчины. Конечно, здесь издавна стояли старые русские города, такие как Ростов, известный с 862 года, Суздаль, упоминающийся в летописи под 1024 годом, или Ярославль, основанный в 1010 году. Но еще в прошлом, одиннадцатом веке здесь вовсю бушевали языческие мятежи, во главе которых стояли волхвы. А на востоке находился неспокойный рубеж с Болгарским царством, легко превращавшийся в линию войны и разорения.

Залесская, или Суздальская, Русь, как ее предпочитали иногда называть, была богатым, но еще малоосвоенным краем. И народ здесь жил соответствующий – суровый, иногда жестокий, уважающий силу и справедливость, но готовый легко взорваться мятежом против властелина, давшего слабину.

Отец князя Андрея, Юрий Владимирович Долгорукий, свой северо-восточный удел, полученный от отца в 1108 году, откровенно не любил. Его мечтой всегда был «отчий златой стол во граде Киеве». И большую часть своей жизни он провел в борениях за этот стол.

Борениях, в которых уже с достаточно молодого возраста был принужден участвовать и его средний сын.

Те, кто знакомится с историей княжеской борьбы за власть в раннюю эпоху русского удельного периода – после Любечского съезда 1097 года, на котором было решено, что «каждый да держит отчину свою», недоумевают – а почему же все правители так и не стали спокойно и уверенно держать свою вотчину?

Чтобы понять это, следует обратить внимание на представление о всех землях Древней Руси, которое в двенадцатом веке господствовало в роде Рюриковичей. Лучше всего об этом написал современный российский историк С. В. Алексеев: «Вся Русская земля была для Рюриковичей сферой их ответственности и их общим владением. Каждый из них по праву рождения становился князем. Каждому причиталась доля общей земли – собственный удел для кормления себя и дружины. Для старших князей обделить кого-то из родни означало нанести им несмываемую обиду… Князь являлся единоличным правителем своей «земли» – во всяком случае, настолько, насколько пребывал в согласии с ближней родней, боярством и городскими общинами. Он издавал законы, водил в поход дружину. Передача княжеской власти зиждилась на двух принципах. С одной стороны, престол должен был переходить по «лествице» к старшему в роде – от брата к брату, а в следующем поколении – по тому же старшинству к их сыновьям и т. д. Но, с другой стороны, право на престол давали «отчина и дедина», то есть правление на том же столе отца и деда. Потому преждевременная смерть старшего из сыновей князя исключала его потомков из очереди на наследование… Крупные удельные княжества в своем устройстве повторяли в миниатюре Киевскую Русь. Они тоже делились на уделы между сыновьями старших князей. Княжество считалось родовым владением конкретного княжеского дома, как Русь в целом – родовым владением всех Рюриковичей. Но на практике младшие удельные князья точно так же полновластно распоряжались своими землями, могли вступать в усобицы из-за границ и наследства, как и старшие».

Памятник Юрию Долгорукому в Москве

Но при этом в массовом сознании жителей Древней Руси утративший прежнее значение всеобщей столицы Киев все равно оставался символом верховной власти. Владевший им считался великим князем, старшим среди Рюриковичей, и потому так влек властолюбцев из этого рода киевский «златой стол».

Одно из новых, совершенно необычных качеств Андрея Юрьевича Боголюбского как правителя как раз и заключалось в том, что он искренне желал держать прежде всего свою отчину, равнодушно относясь к тому, кто будет сидеть на киевском столе. (Ну если только его не занимал откровенный враг князя.) А обычно же великого князя вполне устраивал его «медвежий закут», откуда он, как писал В. О. Ключевский, «собирал и посылал большие рати грабить то Киев, то Новгород, раскидывал паутину властолюбивых козней по всей Русской земле из своего темного угла на Клязьме».