Стать Теодором. От ребенка войны до профессора-визионера - Теодор Шанин
Биографическая работа — будь то автобиография или традиционная биография, написанная сторонним автором, — имеет набор проблем, требующих решения. Любые рассказчики имеют собственные биографические легенды, поэтому автобиографии, как правило, отражают авторский образ себя, а биографии рисуют портрет с позиции внешнего наблюдателя, который зачастую сильно отличается от того, как себя видит герой.
Автобиографии нередко скатываются в саморекламу, самовосхваление и сведение личных счетов, могут содержать очень избирательное описание событий, а биографии никогда не могут полностью проникнуть в сознание и личность своих героев. Мне кажется, даже неидеальная, однобокая автобиография сообщает читателю что-то об авторе, в то время как плохая биография является просто отражением бедных способностей автора, не давая ничего для лучшего понимания героя.
С другой стороны, истории жизни интеллектуалов обычно менее захватывающи, чем биографии, наполненные событиями: жизнь интеллектуала часто глубока, но статична, в то время как другие повествования насыщены людьми, эмоциями, интересами, хотя и могут уступать первым в глубине.
К счастью, жизнь Теодора — ярчайшего интеллектуала — была полна событий. Его детство прошло на фоне войны и оккупаций его родины польской и советской армиями, с коротким периодом независимости Литвы перед новой оккупацией СССР. В его биографии есть сибирская ссылка в возрасте 11 лет; пьяный офицер алтайского НКВД, запрыгнувший на стол в сапогах с криком: «Вы здесь сдохнете!»; неожиданное возвращение польского паспорта в разгар Второй мировой войны; отъезд в Самарканд; кража хлеба для выживания семьи; еще более невероятный (легальный!) отъезд из СССР в Польшу сразу после поражения Гитлера; эмиграция из Польши во Францию в короткий период открытия границ; переезд в 17 лет по поддельному паспорту против воли своего отца в только что созданное государство Израиль, объявившее о своей независимости 14 мая 1948 года, после прекращения британского мандата в Палестине; участие в двух войнах; разрыв со страной, за которую он воевал; новая жизнь в статусе английского ученого; превращение из социального работника и социолога в выдающегося специалиста по крестьянству; основание университета во вновь созданной Российской Федерации.
В этих историях много интересных героев и подробностей — например, таинственный посланник сионистского подполья по имени Иегуда, внезапно появившийся в самаркандской квартире Шаниных с фанерным солдатским чемоданом. У чемодана оказалось двойное дно, из-под которого посыпались спрятанные там золотые монеты.
В жизни Теодора есть много увлекательных историй, однако он предпочитал рассматривать личный опыт с философских позиций, избегая риска написать просто приключенческий роман о своей жизни. Он хотел исследовать то, что назвал бы метафизикой судьбы.
Конечно, мы, аутсайдеры, воспринимали его биографию иначе. Довольно быстро в начале наших интервью мы оба поняли, что я практически ничего не знаю о нем. Это вызвало некоторые трудности. Как выбрать события для обсуждения? И насколько подробно обсуждать? Говорить откровенно или с определенной осторожностью? С самого начала мы решили говорить максимально открыто, без какой-либо цензуры памяти. А когда окончательные версии книги и фильма были готовы, мы вместе решали, что сохранить, а что вырезать. За все время Теодор использовал свое право редактировать биографию только дважды, попросив меня: «Пока я жив, эти эпизоды не должны быть опубликованы, но вы можете напечатать их позже, после моей смерти». Как бы я сейчас хотел, чтобы Теодор был жив и у меня не было возможности поделиться трогательным эпизодом, из‑за которого он чувствовал себя неловко. Эпизод касался его отца. Те, кто знал Теодора, сразу поймут его нежелание делиться настолько личной историей. Приведу его рассказ дословно:
С детства я помнил своего отца героем, но со временем его героические черты постепенно пропали. Когда мать сказала, что мы должны переехать в Израиль, он начал оправдываться, вспоминать о проблемах со здоровьем, обстоятельствах, говорил, что не стоит принимать поспешных решений, и так далее. Мать поехала в Израиль сама; уже в Израиле я оставался с ней в течение года, а отец в это время поселился в Париже, и его здоровье начало сдавать. Из успешного предпринимателя он превратился в обузу. Когда он умер в 1951 году, я отправился в Европу на его похороны (собрав деньги через друзей), и там, у его гроба, произошло то, что сильно на меня повлияло.
На похоронах было много народу, человек четыреста, флаги разных политических движений, все было очень торжественно. Лидеры двух сионистских партий Парижа выступили с речами у его гроба. Они спорили с моим отцом, говорили прямо в гроб. Утверждали, что не стоило быть таким упрямым, таким принципиальным и не готовым к компромиссу. Чем дольше они говорили, тем больше я хотел им ответить, но это было невозможно; ком стоял у меня в горле, хотелось плакать. Но плакать я не мог, мальчики не плачут — так меня учили. Однако последним выступал раввин, который сказал:
«По нашим законам, если человек умер насильственной смертью и неизвестно, кто его убил, но его тело было найдено на нашей земле, десять старейшин должны омыть руки и сказать: наши руки не проливали этой крови. Почему Талмуд требует этого от нас? Потому что, когда человек умирает, не ясно, кто несет ответственность за эту смерть: тот, кто физически совершил убийство, или те, кто не помог умирающему, когда это было нужно больше всего? Поэтому я говорю над гробом: пусть десять старейшин омоют руки свои».
После этого я подошел к раввину, пожал руку и поблагодарил его за то, что он сказал от моего лица и лица моей семьи.
С годами я осознал, что имею право плакать и что мне не стоит сдерживать своих слез.
Драматическая история, преисполненная мудрости.
Но главный вопрос так и остался без ответа: какой образ Теодора мы должны взять в основу этой истории? Борец за справедливость? Выдающийся организатор? Или, может быть, человек в постоянном интеллектуальном поиске?
К началу 2017 года мы с Теодором знали друг друга уже несколько лет, он был довольно известен в российских СМИ, давал интервью, участвовал в панельных дискуссиях. Из разрозненных упоминаний можно было узнать о некоторых аспектах его жизни, однако с ростом его популярности информации о его прошлом не становилось больше. Это был блестящий, оригинальный мыслитель, вносивший свежий вклад в российскую академическую сферу, о котором, однако, очень мало было известно. Именно тогда мы с Теодором договорились собраться на несколько дней и записать подробное интервью о его жизни, которое
