Борис Абрамсон - Дневник войны

Августовские дни особенно тяжелы — нажим на Ленинград усиливается, в городе чувствуется растерянность, эвакуация, объявленная обязательной, фактически невозможна — все дороги от Ленинграда, в том числе и Северная, отрезаны врагом. Начинается блокада города.

Продовольственное положение в городе еще сносное. По карточкам, введенным с 18 июля, выдается по 600 гр. хлеба, работают коммерческие магазины, рестораны. Уже с 1 сентября нормы уменьшаются, коммерческие магазины закрыты.

С 26 августа после настойчивых просьб я сдаю должность главного врача и возвращаюсь в клинику, где к этому времени работают уже только А. М., Сосняков и четыре молодых врача. Шухтина мобилизована.

На фоне крайне напряженной обстановки 1 августа начинаются учебные занятия с третьим курсом. Лекции и практические занятия посещаются полностью, аудитория переполнена, читать лекции хорошо и приятно. Но уже 15 августа весь третий курс мобилизован на оборонные работы, и учебные занятия прерываются на целый месяц.

От родных получаю тревожные телеграммы — запрашивают разрешение на возврат в Ленинград. Даю согласие. По счастью, Муся удерживает сестру от этого шага, который был бы источником тяжелых страданий для всех нас.

Сентябрьские дни в Ленинграде особенно тяжелы — кольцо вокруг города сжимается, враг занимает близлежащие пригороды. 6 сентября падает первая фугасная бомба — ночью разрушен дом № 119 по проспекту 25 Октября. С 8 сентября налеты становятся ежедневными, точнее еженощными. Эти страшные темные ночи запомнятся надолго!

19 сентября тремя огромной силы бомбами разрушен Дмитровский переулок. По счастливой случайности уцелела Маня. Мало пострадала и квартира сестры.

В клинике начинаются массовые поступления пострадавших от бомб. Ужасающая картина! Тяжелейшие комбинированные травмы, дающие огромную смертность.

23 сентября смерть коснулась и нашей семьи — погибла на фронте Танечка Панич, моя любимая кузина, молодой врач, только что окончившая институт.

Бомбардировки продолжаются ежедневно весь сентябрь, октябрь и ноябрь. Небольшое затишье с 20 по 26 октября объясняется нелетной погодой. С начала октября город начинает подвергаться систематическому обстрелу из дальнобойных орудий. К этому времени мы уже легко различаем: звук разрыва фугасной бомбы, выстрелы зенитки, удар дальнобойного, свист бомбы, свист снаряда, падение кассеты с зажигательными бомбами. Непосредственное знакомство с ними получено в ночь с 17 на 18 октября, когда на больницу было сброшено 29 бомб. Все они были погашены своими силами. Рядом с больницей пылал деревянный дом, близко по ориентиру огня падали фугасные бомбы. Я в это время оперировал прободную язву желудка…

12 октября бомба разрушает дом № 13 по улице Марата. Я с волнением спешу домой и нахожу квартиру невредимой. Рядом — ужасающая картина разрушения с большим числом жертв.

А между тем в клинике идут нормальные учебные занятия, регулярно читаю лекции, однако без обычного подъема — аудитория полупуста, особенно в вечерние часы, перед «обычной» тревогой. Кстати, звук сирены, уже такой знакомый, до сего дня кажется невыносимым; в такой же степени приятна музыка отбоя… И жизнь идет своим чередом — возобновились концерты в Филармонии, театры и в особенности кино переполнены.

В клинике проходит исключительно богатый и поучительный материал: необычайная эпидемия прободных язв. За последние два месяца их прошло не менее пятидесяти. Очень много илеусов,1 ущемленных грыж, исчезают аппендициты.

Сказывается голод! В октябре, а в особенности в ноябре я его остро чувствую. В особенности болезненно переживаю недостаток хлеба. Мысли о еде не оставляют меня днем и особенно ночью. Стараешься побольше оперировать, время идет быстрее, голод не так ощущается… К дежурствам через день уже в течение двух месяцев привык, всю тяжесть хирургической работы выносим мы с Николаем Сосняковым. Обеды через день в больнице дают намек на насыщение.

Голод всюду… Ежедневно в больницу поступает 10–15 истощенных людей, погибших от голода. Запавшие застывшие глаза, осунувшееся землистое лицо, отеки на ногах.

Тягостное впечатление производят отлеты из Ленинграда. Эвакуировалась Военно-медицинская академия. Вчера должен был улететь А. М. Прощание было печальным.

Итак, со вчерашнего дня я заведую клиникой общей хирургии Первого Ленинградского медицинского института. Завтра улетают Джан и Ланг. Настроение становится мрачным.

По вечерам часто выключается свет. В эти минуты ясно представляю себе и я отъезд из осажденного города. Рисую себе картину приезда к родным, к Мусе и Ирочке, в Уфу, их радость от нашей встречи… Как далеки эти мечты от тяжелой действительности…

Говорят, что мы герои. Может быть и так, но я не чувствую себя героем, хотя и привык оперировать под звуки рвущихся на расстоянии 50 метров фугасных бомб и снарядов и читать лекции под звуки зениток.

На сегодня хватит. Завтра очередное дежурство.

Вчерашнее дежурство было особенно тяжелым. С двух часов дня подвезли сразу 26 раненых, пострадавших от артиллерийского обстрела — снаряд попал в трамвай. Очень много тяжелых ранений, преимущественно раздробления нижних конечностей. Тяжелая картина. К ночи, когда закончились операции, в углу операционной — груда ампутированных человеческих ног…

После двухдневного старта вчера улетел Заблудовский.

Сегодня знаменательный день. Был в институте, проведен с 1 декабря приказом временно исполняющим обязанности зав. кафедрой общей хирургии. Как я ждал этого дня! А сегодня — никакого чувства. Угнетающе действуют отлеты из Ленинграда, поговаривают об эвакуации института в целом, но это еще очень туманно.

Вчера говорил с Френкелем по телефону. Настойчиво зовет меня во флот. Не могу решиться. Оставить сейчас институт и больницу — катастрофично для учебного и лечебного дела, идти на новую работу тоже трудно. Так и не знаю, что делать. Единственный плюс — это реальная возможность эвакуации с армией в критический момент. Но хочется верить, что этот момент не настанет.

Сегодня у нас большая радость — пришла телеграмма от Яши, он эвакуирован с заводом в Ульяновск. Сегодня же пришла открытка от Цилютки. Пишет мало, но ясно, что Муся работает в госпитале, чему я очень рад.

О доченьке ничего не пишет.

Сейчас 9 часов 30 минут вечера. Уже полчаса длится ночная тревога. Только что упала рядом фугасная бомба.

Удивительно спокойны старики!..

Сегодня — воскресенье. 24 недели войны… Пишу при свете лампадки, заправленной подсолнечным маслом. Жаль масла, но в полной темноте совсем неприятно…