Александр Родченко - В Париже. Из писем домой

В Берлине я был очень мало – с 10 утра до 9 вечера, поэтому мало что видел. Хотя и смотрел очень жадными глазами.

В Кёльне был с 11 утра до 10 вечера, видел Кёльнский собор внутри и снаружи. Внутри это лес, выраженный колоннами, наверху как будто листва, а окна с цветными стеклами – это просветы леса в разные часы дня и ночи. Аскетизм и бесплодие, сухость невероятная.

Пиво не такое уж особенное, еда в Берлине сравнительно для них дорогая. Хлеб и сахар, по-видимому, имеет недостаток.

Лувр под носом, выставка тоже. Так что удобно.

Жду писем, целую всех. Анти.

Милая Муличка!

Павильон почти готов. Завтра начинаю устраивать работу по клубу, сегодня получу чертежи свои, которые шли с дипкурьером. Павильон наш будет самый лучший в смысле новизны. Принципы конструкции здесь совершенно иные, чем у нас, – более легкие и простые. Хорошо, что я не делал рабочих чертежей, здесь все равно пришлось бы их делать заново.

Официально выставка должна открыться в конце апреля, но, наверно, откроется в мае. По тому, что на ней настроено, ясно, что она слабее в художественном смысле нашей выставки (Сельскохозяйственной)6.

Вчера бродил вечером и немного днем по Парижу, и, к моему удивлению, реклама у них так слаба, что и объяснять нечего. Еще ничего световая, и то не тем, что из нее сделано, а тем, что ее много и что техника ее высокая. Заходил в какую-то «Олимпию», где до утра танцуют эти фокстроты и прочее. На меня это произвело большое впечатление; женщины одеты только в одну тунику, намазанные, некрасивые и страшные бесконечно. Просто это публичный дом, подходят, танцуют, уводят любую. Но оказывается, что это не французы, это иностранцам всюду устроены разные такие вещи, а сами французы иначе проводят время, как – точно еще не знаю, во всяком случае, не так идиотски.

Встаю в у часов утра, моюсь без конца горячей водой, обтираюсь холодной и пью кофе. Обедаю пока где попало. Страдаю от папирос без мундштука и собираюсь купить трубку. Теперь я понимаю, что трубку можно курить во Франции как лучшее, что можно курить, а в России трубка – это только подражание.

Здесь все дешево, конечно, относительно (то есть потому, что наши деньги дороги; если здесь жить, то будешь и меньше зарабатывать).

Вчера, смотря на фокстротную публику, так хочется быть на Востоке, а не на Западе. Но нужно учиться на Западе работать, организовывать дело, а работать на Востоке.

Какой он простой, здоровый этот Восток, и это видишь так отчетливо только отсюда. Здесь, несмотря на то, что обкрадывают танцы, костюмы, цвета, походки, тип, быт Востока, все, – делают из всего этого такую мерзость и гадость, что Востока никакого не получается.

Да, но и другие сидят и работают, и ими создается индустрия высокой марки, и опять обидно, что на лучших океанских пароходах, аэро и проч. будут и есть опять эти фокстроты, и пудры, и бесконечные биде.

Культ женщины как вещи. Культ женщины как червивого сыра и устриц, – он доходит до того, что в моде сейчас «некрасивые женщины», женщины под тухлый сыр, с худыми и длинными бедрами, безгрудые и беззубые, и с безобразно длинными руками, покрытые красными пятнами, женщины под Пикассо, женщины под «негров», женщины под «больничных», женщины под «отбросы города».

И опять мужчина, создающий и строящий, весь в трепетах этой «великой заразы», этого мирового сифилиса искусства.

Вот оно до чего доводит. Вот его махровые цветы здесь.

Искусство без жизни, грабящее всюду и везде от самых простых людей и превращающее все это в больницу.

Ну, я разошелся, прости.

Привет всем, целую всех, мои дорогие.

Ваш Анти.

Милые Мульки!

Писем нет от Вас, и я беспокоюсь.

Бегаю целый день, а вечером скучно… Не с кем поговорить. Сегодня начну делать чертежи в масштабе. Дождь льет, жара в комнате, целый день и ночь открыто окно, чихаю, сморкаюсь, ругаюсь. Стал сам ходить покупать. Говорю одно слово «комса» и даю денег больше, чем нужно, и мне дают сдачу, скоро мелочи будет много. «Комса» очень хорошее слово – им все можно спросить. Еще бы узнать несколько таких утилитарных слов.

…Мельников рассказывал: кто-то его спросил, как вам нравится в Париже (а он был с одним русским художником)? Мельников ответил: «Прекрасно, очень нравится», – и увидел, что русский художник отвернулся. Тогда Мельников спросил его: «А Вам?» Тот ответил: «Ничего», – и на глазах его были слезы.

Говорят, что здесь есть русские кафе, где бывать невыносимо, там поют русские песни и буквально плачут в тоске. Говорят, что те, кто не может ехать в СССР, не могут выносить такой вещи. И я уверен, если б мне сегодня сказали, что я не вернусь в СССР, я бы сел посреди улицы и заплакал – «Хочу к маме». Конечно, эти две мамы разные: у них это Россия, у меня СССР.

Вот мой адрес… если переменю, то пришлю телеграмму. Можно писать и в наше консульство, я там бываю.

Сегодня купил ночные туфли, без них я очень простужался. Здесь они необходимы, ибо целый день в ботинках устаешь; с удовольствием вспоминал свои валенки.

От 12 до 2 весь Париж завтракает, все, кроме кафе и ресторанов, закрыто. Вино чудное, но очень слабое. Чаю, не пивши, хочу, его абсолютно нигде не видно, как и папирос. Но и чаю, как это ни странно, не хочется.

Здесь дешево отчасти потому, что плохой материал, ибо им важно дешево купить, модно ходить, а как новая мода, опять новое покупать. Нужно покупать английское и американское производство, там иной принцип.

Я все в своей мансарде, окрашенной в цвет уборной масляной краской. Вижу массу вещей и не имею возможности их купить.

Целую всех крепко, а особенно тебя и маленькую Мульку, которую особенно хочется увидеть, хотя бы издали.

Целую, целую, целую.

Анти.

Милая! Я не получаю твоих писем. Жду их невероятно, думаю о тебе всегда, очень жалею, что ты не со мной, я так привык все делать вместе с твоими глазами, говорить твоими ушами и думать вместе с тобой.

Рабочие чертежи делаю в мастерской Фидлера7 и Полякова8.

Сегодня бродил по предместьям Парижа, очень забавно. Рабочие играют в футбол, ходят обнявшись, копаются в огородах и пляшут в кафе.

Отмахал пешком верст 15 в гору, оттуда был виден весь Париж. Вернулись в Париж на электричке в девять часов вечера, обедал и пил настоящее Шабли. И, действительно, во рту остается вкус винограда. Очень вкусно… На днях буду видеть автозавод и постройку кинофабрики. Предлагают сделать декорации к кинокартине.

Сейчас получил твое письмо! Как я рад!