Николай Горностаев - Мы воевали на Ли-2

Посуровели, осунулись лица начальника моторной станции инженера М. М. Завьялова, механиков по испытаниям двигателей М. В. Дербенева, С. В. Егорова. Без устали, один за другим уходили в небо летчики — испытатели Б. П. Осипчук, К. А. Романов, С. А. Табаровский… И изо дня в день все меньше и меньше летчиков, инженеров, техников приезжали в Тушино на работу. Наши товарищи уходили на фронт.

В числе первых принял боевую вахту и Герой Советского Союза Илья Павлович Мазурук. Не раз я готовил к полету его самолет, летал вместе с ним, гонял, «площадки», испытывая те или иные агрегаты и приборы машин. Я познакомился с ним, когда он уже носил Звезду Героя и командовал полярной авиацией. У нас в институте испытывались самолеты для работы в условиях Арктики, и Мазурук предпочитал сам убедиться в тех или иных качествах машин. Случалось, попадал в переплет, но всегда выходил с честью из трудных ситуаций. Однажды после тяжелого полета он сказал мне: «Не дрейфь, Коля, безвыходных ситуаций не бывает, поверь мне. Просто всегда надо бороться до конца!»

Я вспомнил эти его слова, и на душе стало светлое. Боль в голове стихала. Сумерки за окном сгущались. Полоски бумаги, которой крест-накрест были заклеены окна, потемнели. А я снова унесся в прошлое.

… Мазурука я любил. Он был всего на несколько лет старше меня, но успел уже стать одним из самых популярных людей в стране. Конечно, каждая встреча с ним становилась событием для нас — техников, мотористов.

— Пилот, братцы вы мои, не «белая кость»! — любил он повторять. — Машину надо любить и знать, она тебе за это добром отплатит при случае. И если вы, механики, настолько добры, что делитесь со мной своим опытом, вам спасибо. Ибо голод знания благодетелен…

В его рассказах всегда проскальзывала та или иная мысль, к которой он исподволь подводил нас. Проскальзывала и оставалась в памяти тех, кто его слушал, навсегда.

— В небе за советом не сбегаешь, — говорил он. — Ты хозяин машины, но она несет тебя, и потому знай и люби ее, как любишь самое жизнь. Дисциплина и ответственность, — повторял он, — не просто человеческие качества. Они — слагаемые патриотизма. Без них ты не имеешь права говорить о любви к Родине.

Где-то он сейчас, Мазурук, улетевший воевать в Арктику? Где десятки других моих товарищей, работавших в мирном небе и вынужденных теперь вести в нем бой?!

— Слышь, браток, покурить не найдется? — Я приподнял голову, повернулся. Рядом со мной лежал пожилой боец, всю грудь его стягивали бинты.

— Нельзя тебе, батя, — сказал я. — Ранен-то в грудь.

— Достал он меня, — глухо сказал боец. — От самой границы, почитай, до Москвы топали. Из-под Могилева. А когда его гнать начали, достал меня. Как считаешь, увезут меня отсюда?

— Тяжелых увозят.

— Увезут. Курить смерть как хочется.

— Потерпи, — сказал я, и он затих.

Пришла нянечка, опустила светомаскировочные шторы, зажгла керосиновые лампы. Я задремал. Разбудили меня санитары. Моего соседа перекладывали на носилки.

— Почему они так тяжелеют, мертвые? — спросил один из них. — Когда живого несли, он легче был.

— Земля к себе тянет, — сказал напарник. — Который это уже сегодня?

— Не считал.

Они ушли, а мне вдруг стало горько от того, что не дал я человеку покурить перед смертью. Может, последнее у него желание было.

Дни тянулись медленно, монотонно. Койка, столовая, перевязочная — вот и весь мой маршрут. Иногда глухо вздрагивала земля, значит, упала бомба. Тоскливо сжималось сердце. И снова воспоминания уносили в прошлое.

…Повестку из райвоенкомата я ждал как манны небесной. Казалось, если не получу ее в течение одной-двух недель — и повоевать не успею. Но дни шли за днями, вести с фронта поступали все тревожней, и я понял, что орденов хватит и на мою долю. В начале июля вернулся домой после длительных режимных испытаний двигателя в боксе моторной станции. Сухой жаркий вечер тлел в переулке. Уставший до чертиков в глазах, кое-как открыл дверь в комнату и тут заметил бумажку в почтовом ящике. Достал ее. Повестка. Синими чернилами обозначен и мой рубеж между мирной жизнью и войной. Стая воробьев беспрестанно чирикала за окном. «Откуда ночью воробьи? — подумал я. — Они что, с ума сошли?» Подошел к раскрытому окну. Настороженная темнота стояла в переулке. И только тут я сообразил, что в ушах у меня все еще звенит отзвук рева двигателя, очень похожий на чириканье воробьев.

Спать почти не пришлось. Собрал вещмешок, написал письмо своим на Кубань, попрощался. Вспомнил радостные лица жены и дочери, когда я провожал их в дорогу. И вот как все повернулось. Может, больше свидеться и не удастся. Снял со стенки их фотографии, сунул в нагрудный карман.

Ранним утром пришел в военкомат. Однако передо мной уже стояла длинная очередь. Надо ждать. Солнце поднялось, утреннюю прохладу унес ветерок.

— Горностаев!

Усталый, измотанный капитан тускло глянул на меня воспаленными глазами. Разговор был коротким, я получил предписание явиться в авиационную часть. Пришел в институт, доложил начальнику о том, что призван в армию. Мне оформили расчет, пожали руку, похлопали но плечу: «До встречи на фронте!» И я ушел.

На следующий день навел порядок в комнате, прикрыл газетами стол, стулья, кровать… Постучал к соседке Анисье Ивановне. Она вышла, кутаясь в пальто, наброшенное поверх ночной рубашки. И сразу все поняла.

— Коля, милый, — охнула она. — Уже?

— Да, — сказал я. — Ключ приберегите. Может, мои вернутся.

…Полдня пришлось ждать на сборном пункте. С облегчением подумал о том, что хорошо уже то, что некому меня провожать. Плакали чьи-то жены, молчали дети, все было сказано, оговорено. А о нас словно забыли. Лишь к обеду пришел военком, проверил документы, спросил каждого про его специальность. Я знал, что нередки случаи, когда летчиков отправляли в пехоту, а грузчиков — в авиацию. Дошла очередь до меня.

— Из ГВФ?

— Да, — сказал я.

— Приказ наркома обороны СССР от 9 июля сего года знаешь?

— Личный состав ГВФ, непосредственно зачисленный в особые авиагруппы ГВФ, считается призванным в Красную Армию…

— Хорошо. Вот и двигай в отдел кадров Главного управления ГВФ.

Я «двинул». И получил назначение в особую авиагруппу связи ГВФ старшим техником по обслуживанию самолетов и восстановительному ремонту авиационных двигателей.

Встретили меня хорошо. Со многими будущими сослуживцами я был знаком. Первым меня обнял двигателист Сергей Тюрин.

— Николай! И ты к нам?!

Я огляделся. Улыбались мне Георгий Семенович Мешалкин, опытный специалист по сборке двигателей, Володя Жигалин — по ремонту агрегатов, Дмитрий Иванов — знаток в области дефектации деталей самолетов… Всех их я знал, раньше они работали в Быково.