Русская эмиграция в борьбе с большевизмом - Сергей Владимирович Волков
* * *
Нас было трое: два славных парня, решившихся на все: Димитрий{13} и Сергей{14}, и я – марковец-артиллерист. Мы только что перешли черту жизни и смерти – границу СССР, небольшую, неглубокую речку Сестру, но быструю и холодную, с дном неровным, устланным острыми и скользкими камнями.
До этого мы долго сидели на скате обрыва, за кустом можжевельника, и всматривались в пелену речного тумана – на полянку и холм, – где в это время обычно появляется очередной патруль погранохраны. Патруль, однако, не показывался. Наш проводник решил не терять времени и, раздвигая кусты, стал проворно спускаться к реке.
Было около десяти с половиной часов вечера. Белая, северная июньская ночь не прятала красивых рельефов знакомой мне еще с детства местности – извилистой, окутанной туманным облаком речки в долине, четких в ночном небе контуров сосен и елей, громады каменистого обрыва, зарослей ольхи и мелких, кривых березок на болоте, на той, на нашей, русской стороне. И в душу лился все тот же родной запах болот, сосен, весенней земли, то же журчанье речных струек и болотных ключей и песнь тоски и печали – музыка северного леса – пение кукушки. Казалось, что не было в прошлом десяти лет скитаний, горьких потерь, тяжелых ран, утраты родной земли, калейдоскопа переживаний – от сказок степных походов – этих легенд подвигов и кровавых терний – до палаток Галлиполи в долине «роз и смерти»; от видений минаретов Стамбула и сказок тысячи и одной ночи развалин Румели-Гиссара – до тупика фабричной стены приморского города, где под монотонное, безвыходное жужжание приводных ремней текли серо и бесцветно последние дни жизни моей.
Все было и казалось сном – прошлое и настоящее. Холодный, запотевший в мелких каплях тумана большой маузер – это была действительность…
– Надо тише… – сказал наш проводник, немного коверкая русский язык. – Здесь, сейчас над берегом, патрульная тропинка…
Мы знали, что последний дозор погранохраны прошел еще около полудня, вечернего – мы не дождались, так что он мог показаться каждую минуту.
Дрожа и лязгая зубами от холода, мои друзья спешно надевают брюки и сапоги… Мы уже на небольшой песчаной отмели русской стороны… Проводник и я перешли вброд, не раздеваясь, и, по-видимому, оба переживаем одинаковое ощущение мокрой одежды, прилипшей к телу…
Страшно?.. Нет, скорее интересно. Жутко и в то же время как-то смешно при мысли о том, что еще вчера мы ходили по улицам европейского города и даже ездили в нарядном лимузине, а сегодня, сейчас, будем красться по лесным дебрям с револьверами и ручными гранатами, готовые каждую минуту «угробить», не говоря лишних слов, первых встречных… Майнридовские охотники за черепами, сиуксы или гуроны… Аналогичное чувство испытывают, вероятно, охотники на львов и тигров.
Проводник явно нервничает: молодежь слишком долго одевается на таком обнаженном месте. Мои друзья волнуются, никак не могут натянуть узкие и высокие сапоги на второпях обмотанные портянки.
Поднимаюсь на крутой откос берега. Четко вижу вытоптанную патрульную тропинку. Налево видно довольно далеко – до изгиба реки, где особенно густо висит полоса тумана; направо – стена темного осинового леса; отсюда-то и могут ежеминутно появиться люди в серых длинных шинелях… Предохранитель маузера легким нажимом пальцам сдвинут на «огонь».
Подходит проводник. Он «бывалый», около ста раз бывал уже «там». Среднего роста, худощавый, юркий, белесый, жесткие усики – тычком, вместо передних зубов – дыра… Нельзя сказать, чтобы особо внушал к себе расположение… Да еще ко всему этому – явно трусит и нервничает. Одет он – под «товарища», в русскую солдатскую шинель с неформенными пуговицами, без хлястика, с разорванным воротом. На голове серая потрепанная фуражка; на ногах, как и у нас троих, высокие сапоги.
– Если что, сразу ложитесь и стреляйте. Они трусы, сразу носом в землю и стреляют куда попало. А как выпустите обойму, отбегайте к реке зигзагами, за кустарником, но не все сразу…
С планом действий проводника я не согласен, но не возражаю пока что ему. У меня план несколько иной… Чтобы не промолчать, спрашиваю проводника:
– Чем они вооружены?
– Винтовками.
– Ну, это не плохо. В лесу маузер полезнее винтовки…
– А сколько их ходит в патруле?
– Да разно – пять, шесть человек. Это – первая линия погранохраны, а дальше идет линия патрулей ГПУ, те ходят по двое с револьверами. Кое-где по лесным дорогам ездят конные дозоры. Если ждут переходов, устраивают в разных глухих местах засады.
– Собаками они тут для слежки не пользуются?
– Есть у них и собаки, да они ни к черту – плохо ученые и заморенные…
Молодежь моя, наконец, готова. Пошли дальше, раздвигая ветки и прыгая по болотистым кочкам. Шепотом сговариваемся о моем плане действий в случае встречи с красными. План краток: пробиваться хоть в одиночку, но непременно вперед, и хоть частично, но выполнить свою задачу.
Идем «змейкой», дистанция пять шагов. Впереди проводник, за ним я, как старший и обладатель маузера с прикладом, потом Димитрий с большим «парабеллумом» и последним Сергей с наганом. Он – резерв в случае стычки, ибо наган с его сложным перезаряжением в таком бою почти не оружие.
– Прыгайте через тропинку!.. – шепчет проводник. – Нехорошо, если поперечный след оставим – могут поставить собаку…
Углубляемся в густой, болотистый лес. Вода выше колен, ноги вязнут. Становится совсем темно. Большими прыжками стараемся прыгать на сухие кочки. Каждые три-четыре минуты проводник останавливается и прислушивается. Он очень озабочен, сильно нервничает. Мне уже говорили, что только несколько дней тому назад наш проводник попал в этих же краях в засаду, но убежал, а бывший с ним курьер иностранной разведки погиб. Погибать нашему проводнику не хочется, а дело у него вновь опасное…
Кукушки смолкли. В лесу ни звука. Только тяжелое хлюпанье наших сапог в болоте да треск хвороста под ногами Димитрия и Сергея – непривычны бесшумно ходить по лесу. Проводник при каждом треске ветки сердито оглядывается и укоризненно качает головой…
Откуда-то издали донеслось хоровое пение, протяжное, русское, солдатское.
– С кордона… Верно, пьяные… Километра два отсюда до поста, – сказал проводник.
Я ясно помню этот кордон еще с молодых лет: группа казенного вида домиков у шоссе, полосатая рогатка, будка часового и колокол. Когда подъезжал воз с сеном или иной кладью, часовой бил в колокол, из ближайшего домика выскакивал худенький, испитой чиновник с зелеными пограничными петличками и втыкал в воз острую
