Эдуард Эррио - Жизнь Бетховена

Уже книга двадцатипятилетнего Эррио о Филоне Александрийском привлекла внимание ученых и широких читательских кругов. То была не монография, а блестящий этюд об одной из философских школ Александрии. И чувствовалось, что эта школа, созданная еврейским мыслителем, привлекла внимание молодого ученого в связи с его интересом к Востоку, к его древней богатой культуре. Не раз обращался Эррио к этой культуре, и некоторые страницы его книги «Святилище» (Египет, Палестина, Сирия), написанные, как с гордостью подчеркивал автор, соотечественником Шамполиона и Масперо, по своей глубокой поэтичности напоминают «Зодиакальный свет» Бунина.

В начале девятисотых годов были опубликованы книги Эррио о борьбе направлений во французской литературе. Одна из этих книг, вышедшая из печати в 1904 году, называется «Мадам Рекамье и ее друзья». Едва ли можно согласиться с той оценкой, которую Эррио дает реакционной романтике Шатобриана, являвшегося центральной фигурой салона Жюли Рекамье. Но книга Эррио — не монография об авторе «Ренэ» и его окружении, а скорее картины жизни французской интеллигенции, собиравшейся в салоне этой мечтательной жены банкира во времена директории, империи и реставрации Бурбонов, то есть в эпоху, пожалуй, более всего интересовавшую Эррио как историка культуры, в эпоху, которую он так тщательно изучал, собирая материалы для своей лучшей и наиболее известной книги «Жизнь Бетховена».

Книга эта появилась в 1928 году, а ныне публикуемый русский перевод ее сделан Г. Я. Эдельманом с вышедшего осенью 1954 года сто семнадцатого издания «Жизни Бетховена». И хотя первая глава книги позволяет думать, что написана она была под непосредственным впечатлением венских торжеств 1927 года, посвященных столетию со дня смерти великого композитора, нет сомнения, что замысел книги созревал у автора на протяжении очень долгого времени, так как известно, что еще в юные годы Эррио страстно любил Бетховена и поклонялся ему как художнику и человеку.

В те годы французское музыковедение, собственно говоря, Бетховеном занималось очень мало. И если говорить об академических кругах, то, может быть, нелишне напомнить, что защищенная Ж. Буайе в 1938 году диссертация «Романтизм Бетховена» была первой во Франции докторской диссертацией, музыкально-историческая тематика, которой вышла за пределы XVIII века? Не следует думать, впрочем, что во Франции не шла борьба за понимание личности и творчества Бетховена. Борьбу эту вел еще, как мы знаем, Берлиоз, а за ним и другие крупные мастера французской музыкальной культуры.

В 1889 году в Париже поселился обладавший блистательной эрудицией польский ученый Теодор Выжевский (1862–1917), который подписывал свои работы, переделав свою фамилию на французский лад — Теодор де Визева. Он перевел с латинского языка на французский средневековую «Золотую легенду» Жака де Воражина, которой так восторгался Анатоль Франс, он опубликовал книгу «Зарубежные писатели»[3], включив в нее очерк о Гоголе, Гончарове, Тургеневе и Л. Толстом, чьи произведение он, кстати сказать, также переводил на французский язык! И уже в год своего приезда в Париж Выжевский начал выступать со статьями и публичными лекциями о венских классиках. На рубеже XIX и XX столетий он решил всецело посвятить себя изучению жизни и творчества Моцарта, предприняв совместно с Жоржем де Сен-Фуа работу над созданием монументальной пятитомной монографии о великом зальцбургском мастере и основав в Париже «Моцартовское общество».

В 1889–1893 годах Выжевский создал ряд небольших, но значительных по содержанию и новаторских работ о Бетховене, в которых находим и общие оценки его музыки, и биографий ские сведения и драматургический анализ «Фиделио», и тонкие наблюдения над бетховенской оркестровкой. Мимо этих работ не прошли ни Ромен Роллан, несколько раз дававший лестную оценку музыковедческой деятельности Выжевского, ни Эррио, высоко ценивший также труды Роллана, который уже в 1903 году опубликовал небольшую книгу «Жизнь Бетховена». К тому времени, когда появилась книга Эррио, уже вышли из печати первые тома «Великих творческих эпох» Роллана, о которых Эррио неизменно отзывается с глубоким уважением, и двухтомник Виктора Вильдера «Бетховен, его жизнь и произведения. По подлинным документам и новейшим работам». Эта книга, имеющая, в основном, компилятивный характер, была опубликована в Париже в 1927 году в ознаменование памятной даты и заметного следа в западноевропейской бетховениане не оставила.

Совсем иначе обстояло дело с книгой Эррио, сразу же завоевавшей громадную популярность и занявшей особое место в литературе о Бетховене. Надо сказать прежде всего, что книга эта вошла в серию «Leurs figurees» («Их облики»), до известной степени сходную с нашей серией «Жизнь замечательных людей», в которую включаются жизнеописания выдающихся личностей, вошедших в историю человечества и его культуры. Мы не будем здесь сравнивать обе серии, во многом существенно отличающиеся друг от друга. Подчеркнем лишь, что «Жизнь Бетховена» Эррио резко выделяется среди многих десятков книг французской серии, хотя, подобно им, содержит обстоятельно написанную биографию человека, облик которого вырисовывается на страницах книги.

Достаточно прочитать начало этой книги, чтобы почувствовать желание автора связать прошлое с настоящим. Это желание ощущается не только в «арке», переброшенной во вступлении и первой главе от Бетховенских торжеств 1927 года к Венскому конгрессу, но и в размышлениях о войнах, несущих гибель людям и культурным ценностям, о наполеоновских походах, предшествовавших этому конгрессу, о франко-прусской войне 1870–1871 годов (и как не признать справедливости упрека, бросаемого здесь автором книги Вагнеру!), о первой мировой войне, об одной из жертв которой — Жозефе де Марльяв, авторе исследования о бетховенских квартетах, Эррио пишет с глубокой скорбью. И уже здесь мы понимаем, как близка была Эдуарду Эррио, гуманисту и патриоту, идея братства народов, вдохновлявшая автора Девятой симфонии.

Широкими мазками рисует Эррио картину эпохи, принесшей человечеству Бетховена. Не все детали этой картины исторически верны. Следуя поныне существующей на Западе традиции, Эррио явно идеализирует как Александра I (впрочем, советский читатель достаточно отчетливо представляет себе облик «плешивого щеголя»), так и Иозефа II, хотя достаточно просмотреть статистические данные о крестьянских восстаниях в «лоскутной империи», которыми ознаменовались годы его правления, и о количестве жертв, погибших тогда в борьбе с габсбургским гнетом, чтобы понять истинную сущность пресловутого «иозефизма», являющегося лишь одной из легенд, созданных буржуазной историографией. Видимо, Эррио все же отдавал себе отчет в том, как далека эта легенда от действительности, потому что счел нужным воспользоваться наивной версией об «императоре-неудачнике», которому якобы никогда не удавалось осуществлять возникавшие у него благие намерения. Но если Иозефу II не посчастливилось поднять благосостояние своих подданных, то зато ему удалось послать карательные экспедиции во все районы империи, где требовалось усмирить «мятежников». И если в императорской казне не нашлось денег, чтобы платить сколько-нибудь пристойное жалование Моцарту, то Сальери и ему подобные были осыпаны золотом и почестями.