Жизнь не сможет навредить мне - Дэвид Гоггинс
Надеюсь, вы готовы. Пришло время вступить в войну с самим собой.
Глава 1.
Я должен был стать статистиком
Мы нашли ад в прекрасном районе. В 1981 году Уильямсвилл был самым вкусным районом в Буффало, штат Нью-Йорк. Лиственные и дружелюбные, его безопасные улицы были усеяны изящными домами, в которых жили образцовые граждане. Врачи, адвокаты, руководители сталелитейных заводов, дантисты и профессиональные футболисты жили здесь со своими обожаемыми женами и 2,2 детьми. Машины были новыми, дороги подметены, возможности безграничны. Мы говорим о живой, дышащей американской мечте. Ад был угловым участком на Парадайз-роуд.
Мы жили в двухэтажном белом деревянном доме с четырьмя спальнями и четырьмя квадратными столбами, обрамлявшими крыльцо, с которого можно было выйти на самую широкую и зеленую лужайку в Уильямсвилле. Сзади у нас был огород, а в гараже на две машины стояли "Роллс-Ройс Сильвер Клауд" 1962 года выпуска, "Мерседес 450 SLC" 1980 года выпуска и новенький черный "Корвет" 1981 года выпуска, сверкающий на дороге. Все на Парадайз-роуд жили на вершине пищевой цепочки, и, судя по внешнему виду, большинство наших соседей считали нас, так называемую счастливую и благополучную семью Гоггинсов, верхушкой этого копья. Но глянцевые поверхности отражают гораздо больше, чем показывают.
Мой отец, Труннис Гоггинс, не отличался высоким ростом, но был красив и сложен как боксер. Он носил сшитые на заказ костюмы, его улыбка была теплой и открытой. Он выглядел как успешный бизнесмен, идущий на работу. Моя мать, Джеки, была на семнадцать лет моложе, стройная и красивая, а мы с братом были чисто выбриты, одеты в джинсы и пастельные рубашки Izod и носили рюкзаки, как и другие дети. Белые дети. В нашей версии благополучной Америки каждый подъезд был перевалочным пунктом для кивков и взмахов руками перед тем, как родители и дети уезжали на работу и в школу. Соседи видели то, что хотели. Никто не заглядывал слишком глубоко.
Хорошо, что так. По правде говоря, семья Гоггинсов только что вернулась домой после очередной ночной гулянки, и если Парадайз-роуд была адом, это означало, что я жил с самим дьяволом. Как только наши соседи закрывали дверь или сворачивали за угол, улыбка отца превращалась в хмурый взгляд. Он отдавал приказы и уходил в дом, чтобы поспать еще, но наша работа не была закончена. Нам с братом, Труннисом-младшим, нужно было куда-то идти, и наша бессонная мать должна была нас туда доставить.
В 1981 году я учился в первом классе, и у меня было настоящее школьное оцепенение. Не потому, что учеба была трудной - по крайней мере, еще нет, - а потому, что я не мог уснуть. Певучий голос учительницы был для меня колыбельной, скрещенные на парте руки - удобной подушкой, а ее резкие слова - когда она ловила меня за сном - непрошеным будильником, который не переставал пищать. Такие маленькие дети - бесконечные губки. Они впитывают язык и идеи с огромной скоростью, закладывая фундаментальную основу, на которой большинство людей строят навыки чтения, правописания и базовой математики на всю жизнь, но поскольку я работала по ночам, по утрам я не могла сосредоточиться ни на чем, кроме попыток не заснуть.
Перемены и физкультура были совсем другим минным полем. На игровой площадке оставаться в сознании было проще простого. Сложнее было спрятаться. Я не мог позволить своей рубашке сползти. Нельзя было надевать шорты. Синяки были красными флажками, которые я не мог показать, потому что, если бы я это сделал, то знал, что поймал бы еще больше. И все же на этой игровой площадке и в классе я знал, что нахожусь в безопасности, по крайней мере, на некоторое время. Это было единственное место, где он не мог до меня добраться, по крайней мере физически. Мой брат пережил похожий танец в шестом классе, в первый год обучения в средней школе. У него были свои раны, которые нужно было скрывать, и сон, который нужно было собирать, потому что, как только прозвенел звонок, началась настоящая жизнь.
Поездка из Уильямсвилля в район Мастен в Ист-Буффало заняла около получаса, но это был целый мир. Как и большая часть Восточного Буффало, Мастен был в основном черным рабочим районом во внутреннем городе, который был неровным по краям; хотя в начале 1980-х годов он еще не был полностью гетто. В то время завод Bethlehem Steel еще гудел, а Буффало был последним великим американским сталелитейным городом. Большинство мужчин в городе, черных и белых, работали на солидных профсоюзных должностях и получали прожиточный минимум, а значит, дела в Мастене шли хорошо. Для моего отца так было всегда.
К двадцати годам он владел концессией по распространению кока-колы и четырьмя маршрутами доставки в районе Буффало. Для ребенка это неплохие деньги, но он мечтал о большем и смотрел в будущее. У его будущего было четыре колеса и саундтрек в стиле диско-фанк. Когда местная пекарня закрылась, он арендовал здание и построил один из первых в Буффало роликовых катков.
Прошло десять лет, и "Скейтлэнд" переехал в здание на Ферри-стрит, которое занимало почти целый квартал в самом сердце района Мастен. Над катком он открыл бар, который назвал Vermillion Room. В 1970-х годах это было самое популярное место в Восточном Буффало, и именно там он встретил мою маму, когда ей было всего девятнадцать, а ему - тридцать шесть. Это был ее первый раз вдали от дома. Джеки выросла в католической церкви. Труннис был сыном священника и достаточно хорошо знал ее язык, чтобы маскироваться под верующего, что ей очень нравилось. Но давайте будем реалистами. Она была так же пьяна от его обаяния.
Труннис-младший родился в 1971 году. Я родился в 1975 году, и к тому времени, когда мне было шесть лет, увлечение роликовыми дискотеками достигло своего абсолютного пика. Скейтленд зажигал каждую ночь. Обычно мы приезжали туда около пяти часов вечера, и пока мой брат работал в концессионном киоске - жарил кукурузу, хот-доги, загружал кулер и готовил пиццу, - я расставлял коньки по размеру и стилю. Каждый день после обеда я вставал на табуретку, чтобы опрыскать запасы аэрозольным дезодорирующим средством и заменить резиновые пробки. Эта аэрозольная вонь витала вокруг моей головы и жила в ноздрях. Мои глаза постоянно казались налитыми кровью. Это было единственное, что я мог чувствовать часами. Но это были те отвлекающие факторы, которые
