Белое солнце России. Белая армия и Православие - Игорь Михайлович Ходаков
Так почему же нижние чины, простые русские люди, оказывались нередко столь беспощадными к пленным офицерам? Думается, ответ на этот вопрос требует отдельного исследования. Тем не менее некоторые причины солдатской жестокости все же следует назвать. Для этого позволим себе обратиться к воспоминаниям одного из белогвардейских офицеров Виктора Ларионова. На исходе семнадцатого года он пробирался из Питера на Дон. «После Москвы, в другом поезде, стало свободнее, нам удалось в вагоне пробиться до уборной. Около нее мы обосновались с рослым, здоровым красногвардейцем… он начал нам рассказывать о своем участии в подавлении восстания в Москве в составе Красной гвардии. Он сообщил, что в Кремле собственноручно заколол нескольких кадетов. "Такие малолетние, а вредные"… Он искренне считал, что сделал хорошее и законное дело»[3].
Вот так: братоубийственная война еще не началась, белая контрразведка находится только в стадии становления, а красногвардеец уже гордится убийством подростков. Еще одна зарисовка из мемуаров Ларионова: «Под утро я проснулся от радостного хохота. Оказалось, что какой-то неопрятный пожилой человек, одетый в солдатскую шинель, сидевшую на нем как на корове седло, при свете огарка читает сгрудившимся солдатам гнусную книжонку "О любовных похождениях императрицы с Распутиным". В особо "пикантных" местах он повышал голос до визга. Солдаты с упоением слушали самозванца-агитатора».
Думается, приведенные цитаты свидетельствуют об одной из причин революции и бесчеловечного отношения солдат к белогвардейским офицерам: забвение Бога и евангельских заповедей породили нравственную деградацию если не целого народа, то значительной его части. Мерзкие сплетни о Распутине, зарождавшиеся в придворно-интеллигентских кругах, быстро доходили до обывателя и в его среде распространялись, дискредитируя не только семью монарха, но и российское образованное общество и широкие слои населения. И вот эти терявшие человеческий облик солдаты бывшей Императорской армии, мобилизованные в Красную армию или добровольно шедшие служить в ЧК, лишенные нравственных ориентиров и оказавшиеся во власти низменных инстинктов, расправлялись с пленными белогвардейцами, грабили мирное население.
Большевики же со своим лозунгом «грабь награбленное» только пробуждали эти темные инстинкты толпы, о чем свидетельствует печально известная деятельность комбедов. И, увы, – это страшная и горькая правда – большевистская власть не была инородной, как многие считают, она была в полном смысле народной!
Об этом еще в 1930 году писал видный либеральный деятель России Василий Маклаков (1869–1957): «Озираясь назад на большевиков, я все-таки скажу, что в некоторых отношениях это было самое национальное русское правительство, все дурные черты русского народа, т. е. черты, распространенные в массах, в глубине души каждого человека, все соответствовали той власти, которая в России водворилась. В народе были привычки рабства, подчинения силе и приказу. Большевизм этим привычкам соответствовал, и … тем, что он, во-первых, приказывал и доставил радость послушания; и тем, во-вторых, что он давал возможность приказывать и что прежние рабы почувствовали себя господами, что им очень понравилось. Затем деспотизм вытравил из народной души понятие права, уважение к праву; отсюда неудержимая страсть русского народа к поравнению по низшему уровню, ненависть ко всему тому, что выше этого уровня, и радость от того, что люди, чье право не признавали, могут и сами не признавать его у других. Все эти черты народной психологии нашли свое отражение в большевистской власти и ее практике»[4].
Помните «Интернационал»? «Вставай, проклятьем заклейменный, весь мир голодных и рабов…» А нет ничего страшнее восставших рабов, вдруг сделавшихся господами. Торжество грядущего хама… Об этом ведь предупреждал Достоевский. И еще Константин Леонтьев, писавший о превращении русского народа из народа-богоносца в народ-богоборец. Так оно и вышло, а неразумные люди назвали Леонтьева реакционером и забыли о нем.
На наш взгляд, Маклаков очень точно сформулировал механизмы, провоцировавшие жесткость красноармейцев к мирному населению и белым. Рухнули империя и ее законы, человек с ружьем вдруг почувствовал свою безнаказанность. Вчера еще забитый и малокультурный солдат с неизжитыми полуязыческими и суеверными пережитками в голове или полуграмотный рабочий вдруг стали полноправными хозяевами жизни других людей. И не чувство сострадания к побежденному противнику, а жажда причинять боль и зло, стремление унижать и убивать стали доминантой поведения тысяч простых вооруженных русских людей, вскоре мобилизованных в Красную армию. Такова горькая реальность братоубийственной войны.
Теперь о внутренних механизмах белого террора. Выше было уже сказано о развязанном солдатском терроре против офицеров. И вот многие из них с надломленной войной и издевательствами собственных солдат психикой, потрясенные позорными условиями Брестского мира, вступали в ряды Белой армии. Да, не раз случалось, что пленных красноармейцев, служивших у коммунистов офицеров, белые беспощадно расстреливали.
Но можем ли мы, люди XXI века, судить тех, кто в годы Гражданской войны вступил в неравный бой с большевизмом, публично отрицавшим все, что дорого для каждого нормального русского человека: его историю, культуру, религию? Возможно, нам возразят: вооруженная борьба с красными – это одно, а грабежи мирного населения и расстрел пленных – другое. Грабежи мирного населения не оправдываем, но скажем о другом. Думается, для многих офицеров большевики, начиная от комиссаров и заканчивая рядовыми красноармейцами, являлись (часто справедливо) олицетворением зла, страшной силой, отнявшей у них Родину, друзей, семью. И многие психически надломленные белогвардейцы не могли вести себя адекватно по отношению к жестокому противнику. Белогвардейский генерал Антон Туркул описывает в своих мемуарах следующий случай. В полку, которым он командовал, служил его двоюродный брат Павлик, совсем еще мальчик, учившийся до революции в Одесском кадетском корпусе. На исходе декабря 1919 года, когда белые отступали на юг, Туркул отправил брата к тете на отдых. С ним поехали в тыл несколько женщин и офицеров. По дороге на них напали красные. Позже Туркул вспоминал: «Наши офицеры, женщины и Павлик были запытаны самыми зверскими пытками, оглумлены всеми глумлениями и живыми спущены под лед. Хозяйка дома, у которой остановился Павлик, рассказала мне, что "того солдатика, молоденького, статного да сухопаронького, партизаны обыскали и в кармане шинели нашли новенькие малиновые погоны подпоручика". Тогда его стали пытать»[5].
Или вот еще пример, приведенный в воспоминаниях князя Евгения Трубецкого: «Офицер-доброволец, расстреливавший сотни, иногда до расстрела пил чай со своей жертвой. В основе этого спорта – жажда мести: несчастный мстил большевикам, которые на его глазах надругались над его невестой».
И таких страшных примеров более чем достаточно. Психологический надлом был неотъемлемой частью существования белогвардейцев и нередко находил выход в жестокости по отношению к пленным и мирному
