Инчик-Сахалинчик - Инна Ивановна Фидянина-Зубкова
Однажды Вавила Степанович окучивал колхозный картофель тяпкой, а один из сыновей прибежал и вертится рядом:
– Пап, а Камчатка – это самое красивое место на земле?
– Да, Ванятка, да.
– Пап, а я точно самый баский в семье?
– Ну да.
//Баский, то есть красивый.//
– Пап, а почему Американский хлебушко такой пышный, вкусный, а мамкин липкий и кислый.
– А потому что у неё лисичкин хлеб.
– Как это?
– Мамкин хлеб волшебный, лесной, с травками. Лисичка его печет и мамке даёт. А тот, что с корабля, так то обычный хлеб. Ну хлеб и хлеб. Пучит от него, да и только.
– Неужто?
– Вот те и неужто.
– Пап, а это правда, что на большой земле идёт война с фрицами?
– Правда, сынок.
– А кто такие фрицы?
– Не знаю, но думаю, что это черные-причерные птицы, кружащие над нашей страной.
– А наш Колька на фронт собрался.
– Да? Беги-ка, Ванечка, до Коляна и скажи, что батя ему ножичек боевой подарит. В дорожку, так сказать.
Покатился Ивашка с горки до хаты, а Вавила поплелся гибкий прутик искать:
– Эх, жалко тощу пацанячью жопу пороть, но надо!
После войны семья Зубковых переехала на остров Сахалин в посёлок Мгачи. Младший сын Иван окончил школу и пошёл в Александровск-Сахалинский техникум. И хорошо так пошёл: три года пешком по берегу моря 31 км туда и обратно. А чё? Все так путешествовали. Не напасешься на этих каторжан автобусов, ишь размечтались!
А потом Иван Вавилович устроился электриком на шахте. И заприметил он себе на шахтовых танцульках невесту – младую Валентину Николаевну Горыню. Ну и поженились они. Так всю жизнь вместе и прожили. А хорошо или плохо – пусть сами разбираются.
Пуп земли
В 1970 году мать надумала меня рожать. Нет, обо мне она совсем не думала, она думала о своих институтских экзаменах. И сильно так думала… распереживалась, разнервничалась! Я разнервничалась тоже и решила выскочить из этого ада наружу. Так во Мгачинском роддоме 14 ноября, ближе к полуночи появилась семимесячная девочка весом 1700 грамм.
– Валя, а что это что за синий комочек?
– Это, Ванечка, твоя дочка!
– А это у нас одних комок такой страшный чёрно-синий или они все такие?
– Не знаю, Ванюша, но это не комок, а пуп земли! Ну как ты не видишь?
– А давай-ка этот пуп оставим тут ещё на год-другой, на доращивание, так сказать. Вот станет пупочком, тогда и заберем.
– Вань, там буран что ли за окном?
– Буран, Валя, буран. Метель непролазная!
– Тогда точно надо ехать домой. Заметёт роддом, никто его не откопает. Умрём мы тут с пупочком твоим… Неси живо пальто, чего рот раззявил!
Пуп земли рос довольно быстро, к первому году уже догнал своих сверстников. Ну да, а вы пожрите икру ложками с пелёнок, посмотрю я тогда и на вас! Одно было плохо – орал этот комочек с утра и до ночи. До пяти лет орал.
– Ну что ей спокойно то не живётся? – всплескивала руками мама.
– А я откуда знаю, может, её всё время пучит! – отвечал отец. – На, доча, съешь рыбку.
Пупочек выплевывал рыбу и снова орал. После долгих совещаний (пять лет орать, это всё-таки срок), решено было отвезти меня к бабке Дусе – поселковой ведьме. Та долго приглядывалась, принюхивалась, наконец спросила:
– Как кличут этого выродка?
– Пуп земли! – ответили родители хором.
– А нормальное имя дать ребёнку не догадались?
– Да вроде и это нормальное, – развели руками родители.
Но баба Дуся была непреклонна! Пришлось выбирать пупочку другое имя.
– Вань, надо девочку назвать модно.
– Ты уже назвала модно, хватит!
– Нет, Вань, тенденция – это важно. Со мной в роддоме еще три женщины дочек ждали, так все обещались назвать их Инночками. Модно же! Инна – это что-то космическое… Иннапланетянка. Или японское, как Инь и Ян. Вань, у нас Япония рядом, надо соответствовать, вдруг они остров у нас навсегда отберут. Нас с тобой в печь, конечно. Но хоть ребёнок выживет – за свою сойдёт. Вон она какая смуглая и глазки у неё узкие-узкие.
Отец в ответ долго орал про наше могучее, вооруженное до зубов государство, но всё-таки переименовал своего пупочка в непонятную ему Инну.
И Инна заткнулась, окунувшись в долгие раздумья о космосе, дзен-буддизме, да долго косилась на раскосые глаза своего отца и его огненно-рыжую шевелюру.
– Непонятный мир, непонятный! – вздыхала она и шлепала спать.
Спи, пупочек, тебе его никогда не понять!
Русская печка
Вы когда-нибудь лежали на русской печи? А я – да. У нас дома стояла русская печь, мать её регулярно белила, но один бок у печурки обшит алюминием и выкрашен в чёрный цвет. Долгими зимами я всё детство просидела на корточках спиной к этому боку с книжкой в руках. Поэтому все мои свитера были прожжены. Наша печь-кормилица не имела лежанки, а у соседей – старших Зубковых (деда Вавилы и бабки Прасковьи) лежанка была. Мы, внуки, на ней валялись, играли, копошились. Я частенько спала там в младенчестве. Моя мамка, бывало, припрется по хрустящему снежку к родителям мужа с лялькой на руках и говорит бабушке Паше:
– Мам, можно мелкая у тебя сегодня поспит? Двенадцать градусов в хате, ну совсем житья нет! А на вашей печи она так сладко супонит.
– Ничего не знаю, у нас тоже не больше десяти градусов, а печка занята, там котяра дрыхнет.
– Так сгони кота.
– Ты шо, хочешь, шоб мой кот околел?
– Значит тебе плевать: будет жить твоя родная внучка или умрет от холода?
– Таки и родная? – бабка открывает конверт, долго с сомнением вглядывается в крохотное личико и не найдя на нём своего огромного носа картошкой, разворачивает мою мать в обратную сторону.
Но моя мамка к таким концертам привыкла! Она отпихивает свекровь, укладывает меня рядом с котом и уходит. А отец потом дивится:
– И как у тебя получается раскрутить старушку с дитём посидеть?
– Никак, кот Васька за нашей Инкой присмотрит.
