Повесть о неподкупном солдате (об Э. П. Берзине) - Гунар Иванович Курпнек
Он шагнул от вагона, стараясь перейти снежную занесу и увидеть ближе тех людей, которые скрывались за лей. И вдруг совсем рядом услышал новый звук, поглотивший на какой-то миг и вой метели, и торжествующую мелодию радио, и людские голоса. Динь! Динь! Динь! — монотонно гудит медь. Это ветер раскачивает веревку станционного колокола, и он звонит, безразличный ко всему происходящему вокруг.
А сверху, оттуда, где в смятении качался фонарь, все льется и льется песня.
Проклиная нервы и метель, он двинулся к вагону. Неожиданно справа и слева вынырнули двое… Одетые в военную форму…
— Берзин? — спросил один из них.
— Да.
— Эдуард Петрович?
— Да. В чем дело?
— Пройдемте с нами…
Из снежной мглы неслась песня.
Глухо звенел станционный колокол.
Была декабрьская ночь 1937 года…
Часть первая
Бешенство ветров
Холодный сквозной ветер дул с моря. Взвихрял сугробы и яростно бросал в прохожих колючие брызги.
Горели костры — на Невском и Литейном, у Нарвских ворот, на Обводном канале. Перепоясанные накрест пулеметными лентами матросы и красногвардейцы тянули к огню закоченевшие пальцы. А с прозрачного неба безучастно смотрели звезды. Какое им дело до того, что эти люди совсем недавно раздули пламя, жар которого охватил весь земной шар. Холодные, безучастные звезды! Люди придут к вам, звезды. Через годы и лишения, через смерть и жизнь. Придут и согреют вас теплом своих сердец.
Шагали по городу красногвардейские патрули. Ползли по городу слухи.
Рабочие вселялись в квартиры фабрикантов.
Спекулянты скупали муку.
Призывно звучал Декрет о мире.
Керенский бежал за границу.
Пылали имения бар-помещиков. Каледин сколачивал полки. Расходились по домам солдаты.
Пуришкевич…
Третьего ноября в штабе Петроградского военного округа был задержан прапорщик Зелинский. По заданию Пуришкевича он пытался похитить бланки штаба. На допросе прапорщик показал: Пуришкевич — глава крупной подпольной организации «Русское собрание», которая решила свергнуть Советскую власть.
Пуришкевича арестовали.
На западе подняли вой газетные шакалы: Советы чинят расправу над интеллигентами!
В конце ноября обыватели ворвались & винные склады Зимнего дворца. Вино залило помещение. Погромщики захлебывались в мутной влаге. Военно-революционный комитет вызвал на Дворцовую площадь красногвардейские отряды, отряды моряков. Утопленников вытаскивали из подвалов и штабелями укладывали во дворе.
Склады замуровали.
И снова — газетный вой: большевики пожирают самих себя!
Вечером 7 декабря 1917 года на заседании Совета Народных Комиссаров была создана Всероссийская Чрезвычайная Комиссия по борьбе с контрреволюцией и саботажем.
Председателем ВЧК был назначен Феликс Дзержинский. В состав коллегии вошли Иван Ксенофонтов — рабочий, Яков Петерс — рабочий, Василий Фомин — профессиональный революционер. В распоряжение комиссии поступили тридцать наиболее стойких и проверенных красногвардейцев. ВЧК приступила к работе.
Звезды безучастно смотрели на холодный, продрогший Петроград.
1
В ту ночь по безлюдным дворам окраины Петрограда пробирался человек. Был он строен, быстр в движениях. Кожаная куртка, стянутая солдатским ремнем, придавала его крепкой фигуре собранный и какой-то хищный вид.
Сбиться с дороги в занесенных снегом дворах, где давно уже не было ни калиток, ни ворот, ни заборов — все поглотили «буржуйки», — было проще простого. И все-таки человек в кожанке ни разу не остановился в неуверенности. Он перебирался через груды камня и мусора, запорошенные снегом, ловко перекидывал сильное тело через каменные ограды. Изредка останавливался, вслушивался в ночные шорохи и бросал настороженные взгляды по сторонам.
В одном из мрачных дворов, куда и летом-то не проникал солнечный свет, а сейчас темнота была и вовсе бездонной, человек на мгновение задержался. Где-то здесь должен быть лаз в соседний двор. Но где? Вдруг позади раздался шорох, скрипнул снег. Человек обернулся и сразу отпрянул в сторону. Свистящий удар дубинки скользнул по плечу. Сильным ударом снизу — наугад — человек в кожанке сбил противника с ног. В ту же секунду сзади его обхватили сильные руки. Подавшись вперед, он стал падать, увлекая за собой напавшего, но на полпути резко, словно пружина, выпрямился и вырвался из тисков. В руке блеснул наган. И тут увидел перед собой широко расставленные, с набухшими веками испуганные глаза бандита.
— Аркадий? Ты? — хрипло прошипел он.
— Одесса-мама! Кого я вижу! Сам…
— Тише! — человек в кожанке приложил ладонь к губам нападавшего. — Потом поговорим. А сейчас — ходу!
— Слушаюсь. Вот только его прихвачу.
Аркадий наклонился над приятелем:
— Вставай! Приехали! Эх, Клыч, Клыч! Считай, повезло нам — легко отделались.
Клыч — длинный, нескладный верзила, долго мотал головой, матерился и, кляня Аркашкиных дружков, поплелся сзади.
— Как же величать вас теперь? — спросил Аркашка, когда они пробрались сквозь лаз в соседний двор.
— Константином Георгиевичем. Вот не чаял встретить тебя. Подался, значит, из Одессы-мамы?
— Обстоятельства! Анархия, она своего требует.
— Ты что, в анархисты записался?
— Состою. По необходимости.
— Прибыльно?
— Да как вам сказать — перепадает.
— Вот что, Аркадий. Ты этого своего приятеля оставь здесь, во дворе. Пусть постоит и поразмыслит, как нападать на профессионального боксера. А заодно поглядит. Понял?
— А мы?
— Навестим старого знакомого.
2
В первый момент Грамматиков не узнал Константина Георгиевича и попытался захлопнуть перед ним дверь. Но Аркашка бесцеремонно оттеснил адвоката в коридор.
— Неласково встречаете клиентов, господин Грамматиков. А нам защитничек нужен. Во как нужен! — Аркашка провел рукой по горлу.
— Защитник? Перед кем?..
— Перед законом, разумеется, — усмехнулся Константин Георгиевич.
— В наше смутное время, — начал было Грамматиков, но запнулся. — Вы? Живой? Ведь газеты писали, что…
— Как говорила моя покойная мама: незваный гость лучше татарина, — прервал адвоката Аркашка. — Долго нам стоять тут на холоду?
— Проходите, господа, проходите. Двери обители моей перед вами открыты.
Адвокатская обитель оказалась большой, с высоким потолком, комнатой. Стол, несколько стульев да облезлая оттоманка составляли все ее убранство. Адвокат — щуплый, неказистый — подслеповато смотрел на гостей.
По давно укоренившейся привычке видеть в каждом человеке потенциального преступника, Грамматиков старался угадать, какое дело привело к нему этих двух людей— столь разных по социальному положению в том, ином мире, но теперь низведенных на одну ступень. Аркаш-кино прошлое было известно Грамматикову во всех подробностях, и он не сомневался, что одесский налетчик не оставил своих занятий и в нынешнее смутное время.
Но Константин Георгиевич — так он велел себя именовать, хотя перед адвокатом незачем было играть комедию— он-то как оказался в обществе этого бандюги? Впрочем, решил Грамматиков, этот бывший одессит всегда тяготел к уголовному миру…
— Итак, господа, чем могу служить? — спросил Грамматиков, когда гости уселись.
Константин Георгиевич, молча наблюдавший за адвокатом, криво усмехнулся:
— Изрядно вас революция
