Эрих Керн - Пляска смерти.

Какое-то время я молчал, не зная, что сказать, затем, рассердившись, заметил:

— Все это — чистейшая ерунда. У вас, кабинетных журналистов, порой чересчур разыгрывается фантазия. Вам не повредило бы почаще бывать в гуще народа, тогда вы быстро избавились бы от этой вредной привычки.

— Я так и сделаю при первой же возможности, — кивнул приятель. — И мне чертовски хотелось бы, чтобы вы оказались правы и все разговоры на этот счет были просто досужими вымыслами. Но, к сожалению, это… почти официальная версия.

Попрощавшись с матерью, я использовал оставшееся время короткой командировки, чтобы нанести визит своему гаулейтеру Йозефу Бюркелю.

Он пребывал в великолепном настроении и не испытывал ни малейших сомнений.

— Пришлите мне открытку из Москвы, — проговорил он весело при расставании. — Там, на Востоке, вам не понадобится много времени, а потом — Англия!

Моя дивизия лейбштандарт СС «Адольф Гитлер» стояла в Брно, когда пришло известие о начале военных действий против России. И среди личного состава возникло сильное беспокойство.

«А как же мы? — волновались солдаты и офицеры. — Неужели этот спектакль пройдет без нас? Разве фюрер не обещал нам, что мы будем участвовать в реализации всех его замыслов? И вот теперь мы в нескольких сотнях километров от места событий, в то время как другие уже готовятся маршировать по Москве».

В этот вечер мы устроили грандиозную попойку, и после нескольких рюмок меня тоже захлестнула мощная волна всеобщей непоколебимой уверенности в быстрой и легкой победе. Веселясь, мы упивались газетными статьями, в которых авторы — русские белоэмигранты — предсказывали скорый и бесповоротный развал Советского Союза (многие, если не большинство, русские эмигранты предсказывали гибель германской армии. — Ред.). Затаив дыхание, мы с жадностью внимали первым военным сводкам вермахта, передавая их из рук в руки.

Наконец-то, на третий день войны, наша колонна начала двигаться — слишком медленно, как нам казалось, — на восток. В Силезии нас повсюду встречало восторженное население. Люди были буквально вне себя от радости. Старики, ветераны Первой мировой войны, проводили многие часы в местах нашего отдыха, делясь своим опытом борьбы с казаками и русской пехотой. Женщины снабжали нас домашней снедью и сигаретами в таком изобилии, что было совершенно невозможно употребить все на месте или взять с собой. Повсюду нас сопровождали веселыми возгласами стайки детей, незнакомые девушки обнимали и целовали нас.

Но уже скоро мы почувствовали запах пожарищ. Воздух сотрясала далекая артиллерийская канонада. Быстрее запульсировала кровь в жилах, хотя мы как будто уже и привыкли к войне. Ожидание предстоящей схватки всегда заставляет сердца тревожно сжиматься. Мы отослали домой первые открытки.

И вот поднялся занавес и началась великая трагедия, державшая всех нас в напряжении долгие годы.

Часть первая

ДОРОГА НА ВОСТОК

Наша дивизия находилась на марше с раннего утра. Уже многие часы грузовики громыхали мимо дымящихся развалин домов. Попадались и валявшиеся на обочине трупы людей. Солдаты рассматривали их пристально, с растущим волнением. То были останки бойцов сибирских и монгольских полков (видимо, увидев погибших бойцов Красной армии с монголоидными чертами (казахов, киргизов и т. д.), автор решил, что это «монгольские полки», — таких на советско-германском фронте не было, хотя Монголия в знак солидарности с СССР и согласно договору о взаимной помощи от 12 марта 1936 г. объявила войну Германии уже 22 июня 1941 г. Не было в начале войны и особых «сибирских полков». — Ред.), покинувших свои семейные очаги на востоке, чтобы защищать границы своего государства на западе.

Откуда-то спереди доносился зловещий гул близкого сражения. Танковые клинья Клейста уже проникли в глубь вражеской территории. Продвигаясь по Северному шоссе, они почти вплотную подошли к Киеву (11 июля, пройдя за двое суток 110 километров, передовые части 1-й танковой группы вышли к реке Ирпень — в 15–20 километрах западнее Киева. — Ред.). Оправившись от внезапного удара, противник практически окружил танковую группу Клейста, застывшую на месте, подобно могучей скале среди бушующих волн, без горючего и боеприпасов, которые не успели подвезти.

Перед нашей дивизией была поставлена задача: очистить Северное шоссе от вражеских войск и обеспечить доставку горючего танковому авангарду. Пока мы не видели ни одного самолета противника, но уже услышали первые залпы советской артиллерии, несколько снарядов разорвалось в роще, рядом с нашей колонной.

Командир батальона вызвал к себе адъютанта и приказал ему, взяв двух человек в помощь, разведать подходы к Северному шоссе. Молодой лейтенант указал на своего водителя и на меня.

Мы поехали по холмистой местности, мимо полей поспевавшей пшеницы, брошенных хат с омытыми дождями коричневыми и голубыми стенами и соломенными крышами. Время от времени лейтенант сверялся с картой. Внезапно он повернулся ко мне и проговорил как-то неестественно натянуто:

— А ведь карта врет.

Взглянув на офицера, я с удивлением увидел крупные капли пота, выступившие у него на лбу. Мы давно уже потеряли всякую связь с нашим батальоном, углубившись на добрых шесть километров на территорию противника. Вокруг царили мир и покой, атмосфера тихого счастливого воскресенья. Перестал даже доноситься шум далекого танкового сражения. Мы въехали на вершину высокого холма, откуда открывался великолепный вид на обширное пространство, простиравшееся на много километров. Почти у самого горизонта широкая серая полоска — Северное шоссе! Над ним висели густые облака пыли.

— Иваны подтягивают подкрепления, — констатировал лейтенант, наконец справившись с первоначальным волнением и страхом, и приказал водителю повернуть назад.

Между тем и наш батальон постепенно продвигался вперед, и мы встретили его на полпути. Офицер доложил о результатах разведки, и наша машина возглавила колонну. Когда мы вновь достигли вершины холма, пыль вдали уже улеглась и наступили вечерние сумерки. Не останавливаясь, мы продолжали движение; никаких признаков противника.

Личный состав пребывал в приподнятом настроении и от души веселился. Сидевший рядом со мной сержант радостно заявил:

— Через шесть недель мы будем в Москве, лишь бы Иваны бежали достаточно быстро.

С высоты своего грузовика я любовался мирным ландшафтом, всеми силами стараясь побороть непонятное беспокойство. Я не узнавал самого себя. Не новичок на войне, я к тому же прекрасно знал ее цель. Нам предстояло отвести угрозу с востока, ликвидировать ее раз и навсегда. И тем не менее перед лицом этих бескрайних просторов меня охватило чувство глубокой подавленности и страха, того самого страха, какой испытывает человек, предчувствующий расставленную ему ловушку. Все это было, разумеется, смешно и глупо и противоречило реальным фактам. Наши армии повсюду победоносно наступали; германские танковые группы неудержимо катились вперед, громя и преследуя беспорядочно отступающие войска противника (негладко было уже в первые недели войны. На южном участке советско-германского фронта было прежде всего танковое сражение в районе Броды — Дубно. Только несогласованность контрударов советских механизированных корпусов и господство в воздухе германской авиации позволили 1-й танковой группе отбиться. — Ред.).