Серебряный век. Жизнь и любовь русских поэтов и писателей - Екатерина Станиславовна Докашева
Все дни, когда от Вас не было писем, и эти последние, московские дни мне было отчаянно-грустно. А теперь я несколько дней совершенно о Вас не вспоминала. А герцога Рейхштадтского, к<оторо>го я люблю больше всех и всего на свете, я не только не забываю ни на минуту, но даже часто чувствую желание умереть, чтобы встретиться с ним. Его ранняя смерть, фатальный ореол, к<отор>ым окружена его судьба, наконец то, что он никогда не вернется, всё это заставляет меня преклоняться перед ним, любить его без меры так, как я не способна любить никого из живых. Да, это всё странно.
К Вам я чувствую нежность, желание к Вам приласкаться, погладить Вас по шерстке, глядеть в Ваше славное лицо. Это любовь? Я сама не знаю. Я бы теперь сказала – это жажда ласки, участия, жажда самой приласкать. Но сравниваю я свое чувство к Наполеону II с своей любовью к Вам и удивляюсь огромной их разнице.
М<ожет> б<ыть> так любить, как люблю я Наполеона II, нельзя живых. Не знаю.
Чувствую только, что умерла бы за встречу с ним с восторгом, а за встречу с Вами – нет. <…>
Так рождается представление, что возвышенные чувства – это мечта, далекая и неисполнимая. Марине не хочется ошибиться и принять дружеское участие за большое чувство. Уже тогда она не соглашается на компромисс. Ей нужно все или ничего.
Оставь полет снежинкам с мотыльками
И не губи медузу на песках!
Нельзя мечту свою хватать руками,
Нельзя мечту свою держать в руках!
Нельзя тому, что было грустью зыбкой,
Сказать: «Будь страсть! Горя безумствуй, рдей!»
Твоя любовь была такой ошибкой, —
Но без любви мы гибнем, Чародей!
А эти стихи обращены к Чародею, Эллису, Льву Кобылинскому – другу, в котором тоже страшно «ошибиться»…
Марина расшибается о людей, о саму себя, ее первые стихи наивны и полны очарования еще детского мира – с его волшебством, смехом и грустью. Но вскоре она вступает в область чудесного, чего так долго ждала. И первым предвестником новых чудес стал Максимилиан Волошин, который пришел в восторг от Марининых стихов «Вечернего альбома» и явился лично к автору выразить свое почтение. Так завязалась дружба, вобравшая в себя затем: революции, крах старого мира, отчаяние, разлуку, голод и неприкаянность, но также и Коктебель, щедрые знакомства и встречи, море, веселье, поэтические споры, влюбленности, вдохновение места, дарившее стихи…
Волошин приглашает Цветаеву в Коктебель, приглашение – принимается. Марина еще не знает, что ждет ее там!
М.И. Цветаева – М.А. Волошину
Гурзуф, 6-е апреля 1911 г.
Многоуважаемый Максимилиан Александрович,
Я смотрю на море, – издалека и вблизи, опускаю в него руки, но все оно не мое, я не его. Раствориться и слиться нельзя. Сделаться волной? Но буду ли я любить его тогда?
Оставаться человеком (или «получеловеком», все равно!) – вечно тосковать, вечно стоять на рубеже.
Должно, должно же существовать более тесное ineinander[1]. Но я его не знаю! <…>
«Сделаться волной»… «Я – бренная пена морская»… Есть ли более глубокий символизм – что та, чье имя «пена морская» встретит своего суженого на море, эта стихия подарит главную любовь ее жизни. Буквально накануне встречи с Сергеем Эфроном Марина исповедуется Волошину, еще не зная, что завтра книжный мир рухнет, уступив место другому, более яркому и живому, о котором она до сих пор не ведала…
М.И. Цветаева – М.А. Волошину
Гурзуф, 18-го апреля 1911 г.
<…> «Я мысленно всё пережила, всё взяла. Мое воображение всегда бежит вперед. Я раскрываю еще нераспустившиеся цветы, я грубо касаюсь самого нежного и делаю это невольно, не могу не делать! Значит я не могу быть счастливой? Искусственно «забываться» я не хочу. У меня отвращение к таким экспериментам. Естественно – не могу из-за слишком острого взгляда вперед или назад.
Остается ощущение полного одиночества, к<оторо>му нет лечения. Тело другого человека – стена, она мешает видеть его душу. О, к<а>к я ненавижу эту стену!
И рая я не хочу, где всё блаженно и воздушно, – я т<а>к люблю лица, жесты, быт! И жизни я не хочу, где всё так ясно, просто и грубо-грубо! Мои глаза и руки к<а>к бы невольно срывают покровы – такие блестящие! – со всего.
<…> Должно быть что-то иное, какая-то воплощенная мечта или жизнь, сделавшаяся мечтою. Но если это и существует, то не здесь, не на земле!..
И вот – роковая встреча в Коктебеле. Роковая – от слова – Рок, Судьба. 5 мая 1911 года Марина познакомилась с 17-летним Сергеем Эфроном. Она сказала себе, что выйдет замуж за того, кто угадает, какой её любимый камень. В первый же день знакомства Сергей Эфрон нашел на пляже сердоликовую бусину и подарил Марине. Это и был ее любимый камень.
Позже Марина Цветаева признается матери Волошина Елене Оттобальдовне: «Коктебель 1911 г. – счастливейший год моей жизни, никаким российским заревам не затмить этого сияния».
Марина начинает выдумывать себе романтического героя на свой лад. Общеизвестно ее мифотворчество, ее всматривание, вчувствование в других людей, стремление видеть в них что-то свое… «Бабушкин внучек» благодаря Марининому воображению превращается в цыгана…
По душе ему курган,
Воля, поле, даль без меры…
Он рожден в лучах Венеры,
Голубой звезды цыган.
Дальше – больше. Теперь Сергей Эфрон – авантюрист, контрабандист, готовый к самым рискованным приключениям.
Он после книги весь усталый,
Его пугает темнота…
Но это вздор! Его мечта —
Контрабандисты и кинжалы.
На наши ровные места
Глядит в окно глазами серны.
Контрабандисты и таверны
Его любимая мечта.
С момента встречи Марина и Сергей уже не расстаются. Они становятся одним целым, семьей… Вместе они покидают Коктебель, с тем чтобы уже навсегда соединить свои жизни…
М.И. Цветаева – Е.Я. и В.Я. Эфрон
9/VII <19>11 г.
Вера и Лиля!
Сейчас мы в Мелитополе. Взяли кипятку и будем есть всё то, что вы нам
