Спутники Марса: принц Конде и маршал Тюренн - Людмила Ивановна Ивонина
Но самое большое влияние на формирование мнения о Тюренне в литературе оказал Наполеон Бонапарт. В его списке семи самых выдающихся полководцев мировой истории виконт де Тюренн был единственным французом, составив компанию таким «монстрам» военного дела, как Александр Македонский, Ганнибал, Юлий Цезарь, Густав II Адольф, принц Евгений Савойский и Фридрих Великий. Тюренн являлся одним из великих полководцев, кампании которых Наполеон всем солдатам рекомендовал «читать и перечитывать». В книге о войнах Юлия Цезаря, маршала Тюренна и Фридриха Великого Наполеон соединил описательный и аналитический методы исследования походов маршала и дал полное представление о войнах той эпохи. Французский император отмечал выдержку полководца, умение владеть собой: «У Тюренна сердце было в голове», и его гений, который с годами становился смелее. Тем не менее, он осуждал Тюренна за измену королю и возмущение армии в 1649–1651 гг., как видно, выступая с позиций своей императорской власти и предав забвению путь своего прихода к ней[7].
В литературе о Тюренне можно выделить два направления: военно-теоретическое и историко-биографическое. Известный теоретик военного искусства и поклонник наполеоновских методов войны Карл фон Клаузевиц видел в Тюренне полководца, вооруженного не тяжелым рыцарским мечом, а тонкой придворной шпагой. Этим знаменитым сравнением Клаузевиц подчеркнул отличие стратегии XVII в. от наполеоновской. Ведь маневр занимал у Тюренна гораздо большее место, чем у Наполеона, бой являлся крайним средством для захвата территории, а в разгроме армии противника Тюренн не видел единственной цели военных действий. Но наполеоновские принципы еще не могли применяться относительно небольшими армиями эпохи, предшествовавшей Французской революции. И если Тюренн и был великим мастером стратегии измора, то его маневры всегда были уверенными и решительными, а его легкая придворная шпага была остро отточена и умела наносить тяжелые удары, возражал Клаузевицу другой историк военного искусства Ганс Дельбрюк.
Тем не менее, Дельбрюк соглашался с коллегой в том, что искусство Тюренна было искусством его эпохи. Маршал предпочитал «наносить больше вреда противнику в открытом поле, чем осаждать и брать города», и был «творцом хотя и искусной…, но избегающей кровопролития маневренной стратегии». Немецкий историк несколько недооценивал роль Тюренна в истории военного искусства в пользу «творцов особых методов» Морица Оранского, Густава Адольфа и Фридриха Великого. В целом, в военном плане о Тюренне писали и пишут не только как о мастере маневра, но и как значимой фигуре при переходе к магазинной системе снабжения. С его именем связывают последние крупные успехи французского оружия, за которыми следовало столетие унизительных поражений[8].
Конечно, в России — державе, постоянно расширявшей свою территорию и развивавшей опыт военного искусства, Тюренна не могли обойти вниманием. «Сила ума и сила воли были у него в совершенном равновесии, и воля его, никогда… не колеблясь, повиновалась и следовала внушениям его разума… В неудачах он не падал духом и не приходил в уныние, но, веря счастью, умел склонять его на свою сторону и пользоваться им», — писал М. Голицын в фундаментальном труде «Великие полководцы истории». Разумеется, и в его оценке маршала явно просматривается сильное влияние Наполеона.
В советское время, исключая маленькие и схематичные статьи в массовой печати и общие работы по военному искусству, специально Тюренна вспомнили лишь однажды, и, пожалуй, в практических целях. Накануне Второй мировой войны А. Рутченко и М. Тубянский написали небольшую биографию маршала, предназначенную для командующего состава Красной Армии[9]. Авторы показали себя знатоками военного дела XVII в. и тонкими ценителями военного искусства Тюренна, ставя его в пример потенциальным читателям-командармам. По их мнению, овладев самыми передовыми военными методами своего времени, позаимствовав тактические приемы и технические усовершенствования у Вильгельма Оранского и Густава-Адольфа, Тюренн не раз проверял их в сражениях, а затем сам улучшил и развил их настолько, что справедливо считается предшественником Наполеона в выработке элементов новой стратегии и тактики.
В зарубежной литературе существует немало классических биографий маршала. Биографии эти написаны, прежде всего, на основе мемуаров Тюренна (а также его писем и реляций), его современников, и затем, с XIX в., трудов того же Наполеона. В этих работах французский маршал предстает не только как военный (хотя в первую очередь отмечается формирование его личности именно в этом направлении), но и как человек. Среди них следует отметить М. А. Рамсэ, которого русский историк М. Голицын назвал лучшим биографом Тюренна, аббата Рагене и Т. Лонгвиля[10].
В работах последних трех десятилетий можно отметить как обращение к предыдущим оценкам Тюренна, так и новые подходы. Ведь эволюция знаний о военной истории открыла новую страницу в характеристике тактики и стратегии маршала. Так, Ж. Беренжер заметил, что Тюренна надо изучать в контексте социальной истории его времени, а не рассматривать только как военного. По его мнению, в области стратегии маршал был адептом непрямого стиля, и в своих действиях искал ситуацию, чтобы усадить противника за стол переговоров. В. Гетри называет Тюренна ключевой фигурой в военном искусстве между Тридцатилетней войной и 60-ми годами века Барокко, превосходившей других полководцев в стратегии и маневре. При этом историк особенно выделяет стратегическую дуэль маршала с имперским главнокомандующим Монтекукколи в 1672–1675 гг.[11] Кстати, в литературе мнение о том, что Тюренн и Конде были великими противниками, часто подается как неоспоримый факт. На самом деле даже во время Фронды они являлись соратниками и одновременно соперниками, представляя собой, по сути, своеобразный «двуликий Янус» стратегии и тактики Короля-Солнце.
Сам Тюренн оставил многочисленную личную и деловую корреспонденцию, инструкции и мемуары, заканчивающиеся 1658 г. и неоднократно издававшиеся как отдельно, так и в качестве приложений к биографиям. В мемуарах он просто и спокойно рассказал о своих походах, нисколько не стремясь приукрасить свою деятельность или скрыть свои ошибки. Полководец открыто писал о своем поражении «я разбит», но
