Жаклин Паскарль - Как я была принцессой
Я родилась в больнице имени Джесси Макферсон в Мельбурне 5 июля 1963 года в восемь сорок восемь утра. При этом знаменательном событии совершенно точно присутствовала моя мама, но кто кроме нее приветствовал мое появление на свет, мне неизвестно. Думаю, что, увидев меня впервые, мама пережила большое разочарование. Будучи голубоглазой и светловолосой австралийкой англосаксонского происхождения, она ошибочно предполагала, что и я буду выглядеть примерно так же. Совершенно безосновательная надежда, учитывая тот факт, что мой отец был китайцем. Вместо белокурого ангелочка маме вручили кареглазое и темноволосое вопящее существо, не похожее ни на одного другого младенца в родильном отделении больницы. Уже тогда было совершенно ясно, что меня никогда не пригласят сниматься в рекламе душистого мыла.
Моего отца звали Чуан Хуат, он приехал в Австралию из Малайи (так тогда называлась Малайзия), чтобы учиться в университете, и, судя по рассказам, шикарно одевался. Боюсь, что больше всего он напоминал помесь азиатского Марлона Брандо с Чарли Чаном[1] (в белом костюме и туфлях) и, кажется, в период ухаживания за мамой даже разъезжал на мотоцикле. После довольно бурного и продолжительного романа мои родители поженились в сентябре 1962 года. Я, судя по всему, была зачата во время медового месяца. Согласно семейной легенде, отец женился на маме, не удосужившись поставить в известность своих родителей, и те совсем не обрадовались, узнав о моем грядущем появлении на свет. Я вошла в жизнь своего отца точно в назначенное время, а он навсегда исчез из моей спустя пять дней после моего рождения.
К сожалению, я мало, вернее, почти ничего не знаю об отце. После того поспешного бегства он так никогда и не вернулся в Австралию. Удобным поводом для внезапного отъезда стала серьезная болезнь его брата; тот, кстати, действительно умер вскоре после возвращения отца в Малайю, но я все-таки подозреваю, что подлинной причиной стала неуемная мамина страсть к сценам и драматическим эффектам, которыми он к тому времени, вероятно, успел наесться досыта. Отец задержался в Мельбурне ровно настолько, чтобы один разочек взглянуть на меня и придумать мне имя. Иногда мне кажется, что и мой пол сыграл немалую роль в его решении спастись бегством. Возможно, все сложилось бы по-другому, окажись у меня под пеленками небольшой, но важный отросток.
У бедной мамы после его бегства началась депрессия и, как ее следствие, затянувшийся на многие годы роман с психотропными препаратами. Ее материнские обязанности пришлось взять на себя моей бабушке. Ирэн Розалин Паскарль. Бабушка, крошечный сгусток энергии и несгибаемой воли, делала все, что могла, для скрепления нашей маленькой семьи и попутно, как я сейчас понимаю, в зародыше задушила все материнские инстинкты собственной дочери.
Детство бабушки могло бы стать прекрасной иллюстрацией к истории Австралии после 1901 года, то есть после образования федерации. Она была одной из четырех детей, рожденных Фиби Анной Клариссой от ее мужа-ирландца. Мои прабабушка и прадедушка познакомились, едва юный мистер Стаффорд спустился с корабля, доставившего его в Австралию из ирландского графства Голуэй (хотя в брачном свидетельстве и записано, что он родился в австралийском городке Уорнамбул – обычная в те дни уловка, для того чтобы скрыть отсутствие у вновь прибывшего документов на право проживания в колонии), и устроился плотником в имение родителей Фиби. В пятнадцать лет моя будущая прабабушка была избалованной и весьма своевольной барышней, единственным ребенком в семье. Среди ее предков, принадлежавших к английской и французской аристократии, насчитывался как минимум один герцог и один маршал Франции. В отличие от большинства тогдашнего населения Австралии, прибывшего в страну на кораблях, набитых ссыльными преступниками, предки Фиби приехали сюда добровольно и сразу же заняли видные административные посты в самой молодой английской колонии (вполне традиционная карьера для младших отпрысков аристократических домов). Романтическое увлечение не по годам темпераментной барышни и ее последующее бегство с предметом ее страсти – наемным работником без роду и племени – наделали страшный переполох в семье и несколько десятилетий оставались тщательно охраняемой тайной.
Союз, заключенный без родительского благословения и, главное, без приданого, был обречен с самого начала. Когда дела молодой семьи пошли совсем плохо, моя бабушка Ирэн, два ее брата Гордон и Лайонел и совсем маленькая сестренка Эйлин были отданы в приемные семьи, а их мать Фиби вернулась к родителям, в богатый дом, из которого когда-то сбежала. Впоследствии, нарушив закон, она вышла замуж вторично и не видела своей дочери, а моей бабушки до тех пор, пока той не исполнилось двадцать лет. Второй муж моей прабабки так никогда и не узнал ни о ее первом браке, ни о детях, от которых та отказалась. Скандал удалось надежно похоронить при помощи немалых денег и связей.
Отношение к усыновлению перед Первой мировой войной сильно отличалось от сегодняшнего. Тогда братьев и сестер, не задумываясь, разделили и бабушку с дядей Гордоном отдали в одну католическую семью, дядю Лайонела – в другую, а крошку Эйлин – в третью, состоятельную и протестантскую. Религиозные предрассудки в то время были еще довольно сильны, вследствие чего бабушка потеряла всякую связь с Эйлин и впервые увиделась с ней, когда они обе уже стали взрослыми. Но и тогда пропасть между ними оказалась такой глубокой, что две сестры никогда не стали по-настоящему близкими. Какая ирония судьбы видится в том, что религия сыграла столь драматическую роль в жизни детей, среди предков которых имелись и евреи, и французские гугеноты, и ирландские католики, и английские протестанты!
Детские годы бабушки трудно назвать счастливыми. Еще совсем маленькой она стала в своей приемной семье бесплатной прислугой: начиная с пяти утра скребла полы, стирала, готовила, ухаживала за лошадьми и скотиной и при этом еще ходила в школу и сидела с младшими детьми. Ее часто били и никогда не ласкали. В четырнадцать лет бабушку отдали на фабрику, где она клеила коробки, а все ее скудное жалованье забирала приемная мать.
Ей еще не исполнилось двадцати лет, а она уже была модисткой, когда на танцах в церковной общине, объединенных с праздником по поводу выигрыша местной футбольной команды, бабушка познакомилась с моим дедушкой. Затем последовали короткий роман и очень-очень долгая помолвка, во время которой, как позже рассказывали мне родственники, дедушка очень старался «нагуляться как следует». Просто поразительно, как многое он успел сделать за спиной у ничего не подозревающей бабушки. Поженились они только через десять лет, перед самым началом Второй мировой войны. Предполагалось, что во время помолвки дедушка построит для молодой семьи дом, а бабушка позаботится о своем «сундуке с приданым». Я потом часто дразнила ее тем, что за десять лет приданого можно было наготовить достаточно не для сундука, а для целого магазина. Моя мама стала единственным ребенком бабушки и дедушки; они разошлись, когда ей исполнилось пятнадцать, и с тех пор виделись только однажды – на свадьбе моих родителей.
