Репин - Игорь Эммануилович Грабарь
Принято думать, что мысль о создании военных поселений принадлежала любимцу Александра I, прославленному своей жестокостью графу Аракчееву. Однако документально выяснено, что инициатором их и истинным вдохновителем был сам «благословенный» император. Аракчеев вначале был противником этой затеи Александра и приводил против нее энергичные возражения чисто практического характера, но Александр был просто одержим своей новой фантазией, в осуществлении которой он видел верное средство к поднятию падавшего воинского духа и дисциплины. На все возражения он отвечал со свойственным ему упрямством, «что военные поселения будут устроены хотя бы для этого пришлось уложить трупами дорогу от Петербурга до Чудова». Только из опасения потерять «благоволение» своего царственного друга Аракчеев вынужден был уступить и согласился взяться за организацию этого дела.
В Чугуеве военное поселение было организовано в 1817 г., одно временно с новгородским и могилевским. Не привыкший церемониться с людьми, Аракчеев выселил из Чугуева всех проживавших там иного родных купцов, отобрав у них в казну дома, лавки, сады и огороды.
Все это было произведено по так называемой «справедливой оценке» специальной комиссией, причем за лучшие дома выдавали по 4/5 и без того ничтожной оценки, а за худшие — и по 1/5, мотивируя такие скидки тем, что владельцы «воспользуются выгодой получения вдруг наличных денег».
Стоявший в Чугуеве уланский полк и был преобразован в военное поселение. Весь смысл поселения сводился к фронтовому обучению, система которого была основана на побоях. Без телесных наказаний нельзя было шага ступить. В поселении истреблялись целые возы розг и шпицрутенов.
Во внефронтовое время военные поселяне по целым дням были загружены всевозможными работами, главным образом сельскохозяйственными, на отобранных в казну пригородных землях. Так как начальство занималось исключительно фронтовой муштровкой и в сельском хозяйстве ничего не смыслило, то работы обычно производились несвоевременно, отчего то хлеб осыпался на корню, то сено гнило от дождей.
Начальство этим мало смущалось, как вообще его мало трогали личные интересы подневольных рабов-поселян. От начальства зависела и жизнь и смерть, не говоря уже о маленьких подачках, увольнении на промысла, разрешении торговли и т. п.
Даже дети зависели более от воли начальства, нежели от родителей. Большую часть времени они проводили в школе и на учебном плацу, где из них подготовлялось второе поколение военных поселян Дочери поселян выдавались замуж по приказам все того же начальства.{3}
Само собой разумеется, что не всегда и не все сходило начальству гладко, и временами вспыхивали бунты даже среди забитых рабов, н-э каждый раз такие вспышки подавлялись со всей жестокостью тогдашних нравов. Особенно жестоко был усмирен Чугуевский бунт 1819 г., когда поселяне «дерзостно» отказались косить сено для казенных лошадей. 70 человек подверглись наказанию шпицрутенами, причем несколько человек после этой экзекуции умерло на месте. Звание военного поселянина было «очень презренное, ниже поселян считались разве еще крепостные», вспоминает Репин. Среди такой обстановки бесправия, забитости и вечного недостатка, в семье Ефима Васильевича Репина, чугуевского военного поселянина, и его жены Татьяны Степановны; по отцу Бочаровой, в Чугуевской слободе Осиново 24 июля 1844 г. родился третий по счету ребенок, — сын Илья, будущий художник.
Если и раньше положение семьи не было завидным, то оно стал) особенно тягостным после того, как кормильца-отца «угнали» за сотни верст, оставив мать с ребятами на произвол судьбы. Репин вспоминает, что за все раннее детство он только однажды, на короткое время, видел отца, в серой солдатской шинели, когда он как-то при ехал на побывку домой. «Он был жалкий, отчужденный от всех» — прибавлял Репин.{4}
Вскоре его «угнали» еще дальше. «Недавно заезжала тетка Палага Витчипчиха и маменька с нею так наплакалась: батеньку с другими солдатами угнали далеко, в Киев; он там служит уже в нестроевых ротах». В другое время о «батеньке» ни слуху, ни духу.
«У нас было и бедно и скучно», вспоминает далее Репин, «и мне часто хотелось есть. Очень вкусен был черный хлеб с крупной серой солью, но и его давали понемногу. Мы «все беднели… Маменька теперь не плачет и работает разное шитье».
Репин рос вместе со старшей сестрой Устей и братом Иванечкой. Он помнит, что им постоянно бывало холодно, от холода всех трех трясла лихорадка. Мать подрабатывала на пропитание шитьем женских шуб.
Начальство не оставляло в покое и мать Репина. Он вспоминает, как однажды весной ефрейтор Середа, «худой, серый, сердитый, веч но с палкой, ругающий баб, чуть они станут разговаривать», постучал в двери Репиных. Мать выбежала с бледным лицом.
«Завтра на работу — крикнуло начальство — сегодня только упрежаю, а завтра рано собирайся и слушай, когда бабы и девки мимо будут итти, — выходи немедленно». На утро всех погнали месить глину с коровьим навозом и соломой для обмазки новых казарм.
К обеду семилетний Репин понес матери тарелку со съестным Только что мать вымыла искровавленные руки и принялась за еду. как послышался грозный окрик неугомонного Середы: «Ну, будет тебе, барыня, прохлаждаться, пора и на работу. А ты чего таращишь глаза? Будешь сюда ходить, так и тебя заставим подолее глину месить. Вишь, барыня, не могла с собой взять обеда, носите за ней! Еще не учены… за господами все норовят».
«Скучно и тяжело вспоминать про это тяжелое время нашей бедности» — добавляет Репин. «Какие-то дальние родственники даже хотели выжить нас из нашего же дома, и маменьке стоило много стараний и много слез отстоять наши права на построенный нами для себя на наши же деньги дом. Середа нас допекал казенными постоями: в наших сараях были помещены целые взводы солдат с лошадьми, а в лучших комнатах отведены квартиры для офицеров. Маменька обращалась с просьбой к начальству; тогда вместо офицеров поставили хор трубачей, и они с утра до вечера трубили, кому что требовалось для выучки, — отдельные звуки. Выходил такой нарочитый гам, что ничего не было слышно даже на дворе, и маменька пухла от слез и досады. Все родные нас покинули и некому, было заступиться… Только с возвращением домой батеньки жизнь наша переменилась».
Глава II
ПЕРВЫЕ ХУДОЖЕСТВЕННЫЕ ШАГИ
(1854–1863)
ВСПОМИНАЯ о своих первых шагах на пути изобразительного | искусства, Репин с особенной любовью останавливается на упор-ной работе над тряпичным конем.
«Я давно уж связываю его из палок, тряпок и дощечек, и он уже стоит
