Александр Судоплатов - Дневник
Уже в Крыму папу, как малолетнего, отправили в Константиновское училище в Феодосии, о чем упоминает Судоплатов[4], а через два месяца, в начале ноября 1920 года, он эвакуировался на крейсере «Корнилов» в Константинополь, затем в Югославию. Там отец окончил Крымский кадетский корпус; ему, как и многим юным добровольцам, оказавшимся за границей без семьи, корпус ее заменил. Кадетские корпуса и женские институты по старому образцу были основаны в Югославии при финансовой поддержке короля Александра.
Юные добровольцы уезжали из России без средств и семьи. В отличие от большинства других европейских стран, в которых российские беженцы особого сочувствия не вызывали, Королевство сербов, хорватов и словенцев финансировало не только их среднее, но и высшее образование, обеспечивая университетскую молодежь небольшими стипендиями – 400 динаров в месяц. На такую стипендию жил отец, закончивший университет как горный инженер. Воспользовался ли Судоплатов такой стипендией, чтобы получить высшее образование, мне неизвестно, как неизвестна и его дальнейшая биография, кроме того факта, что он был женат[5].
В 1920 году король Александр (Карагеоргиевич) учредил Государственную комиссию по приему и устройству беженцев, а она установила месячные материальные пособия для эмигрантов, которые они получали первые годы. Гостеприимство объяснялось хорошими отношениями России и православной Сербии и тем, что у короля Александра были особые связи с Россией и даже с царской семьей, но не только этим. Хотя в Югославии осели в основном казаки и военная эмиграция, ее профессиональная часть сыграла важную роль в развитии и, как это ни парадоксально, в европеизации отсталой страны. Педагоги, врачи и инженеры быстро находили работу. Поэтому молодежь шла в инженеры – многие, кого я знала из югославской эмиграции, учились на инженерных факультетах. Русские профессора заняли хорошие места во всех университетах (правда, их было немного), а в некоторых случаях создавали ранее не существовавшие кафедры. Так, мой дед А.Д. Билимович создал кафедру экономики в Люблянском университете. Конечно, для преподавания требовалось знание сербохорватского или словенского языка, которым они вынуждены были овладеть, вначале читая лекции на немецком или французском.
Показательным в этом отношении был случай П.Б. Струве, известного общественного деятеля, экономиста и профессора Петербургского университета; в Париже он так и не смог устроиться в университет – для этого ему пришлось переехать в Югославию.
Белая эмиграция, включая поколение Судоплатова, продолжала жить Россией, сначала в ожидании возвращения с Белой армией, затем воспоминаниями о стране, где они родились, – революция и дальнейшая судьба России остались для многих эмигрантов главной точкой отсчета. В Югославии, особенно в Белграде, были созданы благоприятные условия для такой политической установки и вообще для культурно-общественной жизни русской эмиграции, в которой активно участвовало и молодое поколение. Например, Русский научный институт в Белграде организовывал съезды русских академических организаций. Приезжали эмигрантские знаменитости, устраивались концерты, любительские спектакли, балы, отмечались юбилеи, читали русские газеты, издававшиеся в Белграде и в других европейских странах. В 1928 году там состоялся первый и единственный съезд русских писателей и журналистов в эмиграции[6]. Иными словами, «сидение на чемоданах» совмещалось с восстановлением российской культурной жизни, помогавшей забыть положение беженца, как и в других странах большинство старых эмигрантов всех поколений жили обособленно от общества, в котором оказались.
Интересы русских студентов в Югославии защищал Союз русских студентов, а в начале 1930-х годов появилась молодежная политическая организация – Национальный союз нового поколения (НСНП), самые большие отделы которого находились во Франции и Югославии. Его целью были передача культурных ценностей тем, кто уехал из России подростками, и борьба с коммунистическим строем, для чего НСНП (переименованный в Национально-трудовой союз в 1943 году) засылал своих агентов в Советский Союз. Во время Второй мировой войны НТС связал свою деятельность с Власовским движением (РОА), которое предоставило ему бо́льшие возможности для пересылки своих членов в оккупированную немцами советскую зону. Мой отец состоял в НТС, но к сотрудничеству РОА с немцами относился скорее отрицательно. Идеологической основой НСНП был корпоративизм, переименованный в «солидаризм» во время войны, чтобы не путали с фашизмом.
Мирная жизнь югославской эмиграции кончилась во время Второй мировой войны. Так как большинство русских в Югославии придерживались правых политических взглядов, многие бывшие белогвардейцы вступили в Русский охранный корпус после оккупации Югославии немцами. Причиной было не столько стремление сотрудничать с нацистами, сколько желание бороться с партизанами Тито, т. е. с коммунистами. Другие, понимая опасность Тито и возможность его прихода к власти, бежали из Югославии. Для них таким образом началась новая эмиграция. А третья, менее консервативная и более ассимилированная часть, не говоря о тех, кто не сумел уехать, оставалась на месте и, как известно, в конечном счете мало пострадала от новой власти. Ведь Тито оказался значительно терпимее Сталина. Когда именно Судоплатов уехал во Францию, мне неизвестно – очень возможно, именно в этот период, так как ранее Югославия предоставляла бо́льшие возможности трудоустройства для эмигрантов, чем Франция.
После войны моя семья эмигрировала в Америку. Отец умер в 1994 году в Калифорнии, в небольшом приморском городе Монтерей, где он похоронен в русской части местного кладбища. Этот город прославился в эмиграции своей Военной школой языков, в которой в самые горячие годы холодной войны насчитывалось больше трехсот преподавателей русского языка из первой, второй и третьей волн русской эмиграции. В преподавательском составе школы 1950–1960-х годов были представители многих социальных слоев старой и в меньшей мере новой эмиграции (последних было просто меньше). Из аристократии – Н.А. Романов, сын сестры Николая II; из дореволюционной интеллигенции – М.Э. Аренсбургер, внучка лейб-медика Л.Б. Бертенсона, известного общественного деятеля и ученого; моя мать Т.Я. Павлова, племянница члена Государственной думы В.В. Шульгина; К.П. Григорович-Барский, потомок известного монаха-путешественника В.Г. Григоровича-Барского; из второй волны эмиграции: поэт Н. Моршен и литературовед В. Марков; из военных кругов: Н.Н. Богаевский-Воробьев, племянник последнего донского атамана, а также участник РОА советский полковник Сергей Голиков (ставший Ю.Н. Марковым). Чтобы получить право въезда в Америку, им, как бывшим коллаборантам, пришлось приобрести фальшивые документы с другими именами[7].
Участвовал ли Судоплатов в эмигрантских политических организациях или продолжал заниматься историей Белого движения после 1924 года (когда он переписал свой дневник) – мне тоже неизвестно. Многие бывшие участники Добровольческой армии использовали досуг для таких занятий, по крайней мере так было в окружении моих родителей; отец посвятил последние двадцать лет российской истории, и не только написанием воспоминаний.
Отец выпустил воспоминания под псевдонимом Борис Пылин. Как большинство старых эмигрантов, он боялся своей публикацией повредить семье, оставшейся в Советском Союзе.
В одном из писем Судоплатов предлагал прислать свои наброски «Галлиполи» и, если они отцу понравятся, напечатать под своим именем. Может быть, по тем же соображениям, что и мой отец, он просил не указывать «подлинного имени» в публикации выдержек из своего дневника. Судоплатов писал отцу и о своих рассказах: «Когда-то я послал в “Русск[ую] мысль” рассказ – они напечатали. Но второй не поместили. Хотя второй был, по-моему, интересней». Ни названия рассказа, ни даты публикации он не указывает. Получается, что его пять писем – единственный источник информации о жизни Судоплатова в эмиграции. В последнем он размышляет о положении Алексеевского полка. Сравнивая его с Корниловским и Дроздовским полками, он пишет: «Правда, они всегда держались “на материке” компактно и внутренняя организация у них была продумана. Дроздовцы в Галлиполи имели несколько сот в полку бывших пленных, их так дрессировали там, что можно было равнять их с полком мирного времени. А ведь вместо пленных (которых сажали на пароходы почти насильно) можно было вывезти людей, для которых не было уже места. Наш полк хозяйственно был плохо организован. Но наш командир был не хуже Туркула[8], и беда наша была в том, что не успевали мы переформироваться, как нас посылали куда-то “на воды” затыкать дырки. Это была летучая пожарная команда».
