Жизнь с гением. Жена и дочери Льва Толстого - Надежда Геннадьевна Михновец
Возникает вопрос, почему для Льва Львовича возникла необходимость окинуть взглядом всю жизнь любимого брата? По-видимому, размышляя о прожитом Андреем, он прежде всего хотел разобраться в себе, найти объяснение происходящему в собственной жизни и обрести важную для себя духовную опору. Написанное об Андрее предстает как опосредованная исповедь самого Льва Львовича, и, возможно, именно поэтому она заключает в себе и элемент некоторого преувеличения и даже эпатажа.
За строчками о смерти Андрея шли воспоминания Льва Львовича о времени, когда сам он отказался от участия в войне и безоглядно отдался, как когда-то родной брат, неудержимому желанию жить и любить женщин. Еще в 1909 году Лев-младший, в Париже занимавшийся скульптурой у Родена, страстно и на всю жизнь влюбился в Жизель Бюно-Варийа[1015]. Однако Лев Львович был женат и остался в семье. Война изменила всё. «Я добровольно поехал на нее (на войну. – Н. М.), как и добровольно оставил, и вдруг странное, невероятно сильное желание жить, и жить совсем иначе, чем я жил раньше, овладело моим существом. Неудержимая жажда новой счастливой жизни 〈нахлынула на меня с такой силой〉, что как-то вечером, когда я был один в моей комнате, глубокая страсть к Жизель внезапно охватила мою душу. Тогда я сел к столу и написал ей горячее, страстное, короткое письмо, в котором еще раз повторил, что я любил и буду любить до конца жизни ее, ее одну. Дойдет или не дойдет до нее это письмо – все равно на душе у меня стало легче»[1016].
Однако в этом воспоминании Лев-младший умолчал о своей общественной деятельности. А он не бездействовал: оставив Красный Крест, активно публиковал статьи, живо откликаясь на темы и проблемы военного времени, открыл на Лиговке в Петрограде столовую народной трезвости, что отвечало политике правительства. Весной 1916 года составил для Николая II докладную записку в связи с продовольственным вопросом. Деятельность Л. Л. Толстого была энергичной и разносторонней.
Вместе с тем Льва Львовича охватила какая-то безудержная страсть к карточной игре, в результате чего у него появились большие долги, с которыми ему невозможно было справиться самостоятельно. Расплачиваться по его долговым обязательствам пришлось матери – Софье Андреевне, и тестю – доктору Вестерлунду.
События личной жизни Льва Львовича развивались с головокружительной стремительностью. Весной 1915 года у Льва Львовича появилась мысль о самоубийстве. В декабре того же года, всего месяц спустя после рождения в Швеции дочери Дарьи, он принял решение оставить семью. В начале следующего года жена Дора, встретившись с ним в Петрограде в дни болезни и смерти Андрея Львовича, обрадовалась мужу, а своей свекрови призналась: «Я ни днем ни ночью ни одной минуты не забываю Левы». И, узнав об этом, Татьяна Сухотина с изумлением записала: «Молодая, красивая, 8 человек детей от него. А ему, как он говорит, каждый человек в клубе ближе, чем она. Какой трагизм! А какой она хороший честный человек!»[1017]
Осенью 1916 года сорокасемилетний Лев Львович, находясь в Ясной Поляне, страстно и безоглядно влюбился в другую француженку – Madeleine[1018]. В ноябре 1916 года он покинул Ясную Поляну, а в январе следующего года состоялся его совместный отъезд с новой возлюбленной в Японию, а потом и в Северную Америку.
Лев Львович отправился читать лекции об отце. И это еще одна страница его жизни, исполненная острого драматизма. Напомним: в молодости он безоглядно, со всей страстностью своей натуры принял учение Льва Толстого, затем претерпел глубокий духовный кризис и тяжело заболел, а выздоровев, стал выступать против отца, в том числе публично. Однако уже после смерти Льва Николаевича Толстого сын Лев намеревался нести его слово в мир. Перед отъездом из России Лев-младший собирал необходимый материал для лекций. Кажется, что в стремительно меняющейся жизни сын Толстого спасался – не только в материальном, но в духовном плане – его именем и его трудами. Хотя все было сложнее: напряженность диалога Льва Львовича с отцом не ослабевала.
Татьяна Львовна нашла свое объяснение происходящему:
«Лева меня часто глубоко возмущает, и все сердце переворачивается иногда от его слов. Но мне помогает то, что я его считаю совершенно невменяемым.
Очень любопытно его отношение к отцу: болезненная зависть, бесплодная, смешное тужение для того, чтобы если не превзойти, то сравняться с ним в слове, и как результат этого бесплодного усилия – ненависть к его памяти.
Это нелепо, но это так»[1019].
Эти строки – плод многолетних размышлений Татьяны Львовны об одной из сторон многосложной семейной драмы Толстых.
2 ноября 1916 года, чуть раньше Льва Львовича, в США уехал Илья Львович, и в Сан-Франциско произошла встреча двух братьев. О том времени Лев Львович написал: «Брат Илья читал в Сан-Франциско лекции об отце, выступая как номер в театре-„водевиле“. Было странно видеть его на эстраде с картинками волшебного фонаря[1020], изображавшими нашу семью и виды Ясной Поляны. Его выход был сейчас же после или до акробатов, шутников и шансонетных певцов и певиц. Но ему хорошо платили, а это было для него в то время главное. Ему во что бы то ни стало нужно было в те дни вернуться в Россию и вывезти оттуда свою будущую вторую жену Надежду Клементьевну[1021]. Вся цель его жизни была в этом»[1022].
В мае 1917 года Илья Толстой вернулся в Россию, но осенью уже покинул родину навсегда. Лев Львович в июне 1918 года, уже после разрыва с Madeleine, приехал, завершив кругосветное путешествие, в Петроград, а осенью тоже навсегда оставил Россию.
Из братьев продолжил участие в войне только Михаил, в 1916 году он стал ординарцем командующего Кавказской туземной конной дивизией князя Д. П. Багратиона[1023] и принял участие в знаменитом Брусиловском прорыве[1024].
17 декабря 1916 года в Петрограде произошло важное событие – убийство Григория Распутина. Татьяна Львовна Сухотина по этому поводу написала в дневнике:
«Вчера прочла в газетах поразительное известие: Распутина застрелили. Подробности не рассказываю, т. к. прилагаю вырезку из „Русского слова“.
Давно уже многие говорили о необходимости „устранить“ эту темную силу, и вот нашлись новые декабристы, которые пожертвовали собой для того, что они считают пользой для Родины.
Мне это грустно, и я думаю о том, что совершенное преступление никакой пользы не принесет нашему несчастному отечеству, а ляжет на совести свершивших это дело кровавым, несмываемым пятном.
„Застрелили собаку“. Но разве от этого наш правитель станет мудрее и
