Павел Нерлер - «Посмотрим, кто кого переупрямит…»

Культ личности, или “вождизм”, есть отрицание, отказ от демократии, но это еще не означает для Н. Я. Мандельштам, что утрачено главное. Через приписывание политических взглядов Осипу Мандельштаму она отказывается верить выбору “механического большинства” и находит идеал лучшего социального устройства в “чем-то вроде теократии”[952]. Главная утрата тоталитарного общества заключалась, по мнению Н. Я. Мандельштам, в отказе от гуманизма и его основы – свободной мысли, предназначение которой расшатывать авторитеты. Гуманизм в Советском Союзе заменили рационализмом, который потребовал от индивида слепого подчинения авторитету и покорного участия в социальных преобразованиях[953]. И только лишь к началу шестидесятых годов ценности, погибшие в предыдущую эпоху, начали возрождаться, возвращая обществу свободу мысли и утраченную традицию через стихи.

“Только женщины и церковники”:

“Вторая книга” как разочарование в гуманизме………

Во второй половине шестидесятых годов Мандельштам меняет тональность своих оценок и во “Второй книге” уже совершенно иначе оценивает историческую перспективу и меняет с плюса на минус оценку будущего. Как известно, это произошло на фоне личных драматических событий, таких как смерть близких подруг Ахматовой и Ф. А. Вигдоровой. Вскоре произошла непоправимая ссора с Н. И. Харджиевым и Э. Г. Герштейн из-за архива Мандельштама и обращения со стихами, которые должны были попасть в сборник стихов в серии “Библиотека поэта”[954].

Эти личные обстоятельства, а также конец “оттепели”, крах Пражской весны называются в числе основных причин, заставивших Мандельштам порвать с историческом оптимизмом и верой в победу гуманизма[955].

Однако, на наш взгляд, такая трактовка не совсем логична.

Действительно, утрата Мандельштам близкого окружения сделала тональность “Второй книги” очень категоричной в плане личных характеристик. Этот вопрос подробно освещен в литературе. Но можно ли однозначно утверждать, что именно прекращение хрущевской “оттепели” в СССР заставило Мандельштам пересмотреть свою веру в гуманизм? Она действительно была разочарована тем, что десталинизация и переоценка ценностей продвинулись не слишком далеко. Как было показано выше, всё это было известно и понятно Мандельштам еще в первой половине шестидесятых годов, однако на тот момент для нее это не было признаком разворота вспять. Один из первых вариантов “Второй книги” был написан в оптимистическом тоне, продолжавшем позитивный настрой “Воспоминаний”.

Меняя свои оценки, Н. Я. Мандельштам учитывала не только события, связанные с политикой советского правительства. Она смотрела на происходящее внутри страны с глобальных пози ций. Все главные свои разочарования и повороты в мировоззрениях она обосновывала ссылкой на внешнеполитические события. Так, на отказ от окончательной реабилитации Мандельштама, по ее мнению, повлияли события 1956 года в Венгрии[956]. Убийство Кеннеди навело Мандельштам на мысль, что мир стоит накануне новых испытаний, о чем она сообщает в пространном письме Ахматовой в январе 1964 года.

Другая важная черта меняющегося мировоззрения Надежды Мандельштам в шестидесятые годы – приобщение к православию и интенсивное освоение христианской литературы, чтение тех книг, которые знал и любил ее муж. В другом письме к Ахматовой (декабрь 1961 года) она делает мечтательную заявку на написание книги “Русская философская школа. В. Соловьев. Теория нравственности и познания” и планирует прочесть “Столп и утверждение истины” о. П. Флоренского[957]. В Пскове она поддерживает тесное знакомство с отцом Сергеем Желудковым[958]. Активное приобщение к православию приводит, в конечном счете, к радикальной смене настроения.

Новое настроение Н. Я. Мандельштам, с которым она садится писать “Вторую книгу”, всё пронизано ожиданием конца света. Она активно цитирует религиозную литературу, вводит в свой лексикон богословские термины, такие как богосыновство, хилиазм, эсхатология и т. п. Похоже, что решающий перелом в политических оценках действительно произошел в 1968 году, но дело не в Пражской весне, а в событиях, происходивших в то время в западных странах: “Но каждый день подрывает надежду, потому что новые поколения на Западе ничему не верят и не хотят задуматься о чужом опыте. Их слепота, равнодушие и идиотический эгоизм приведут Запад к тому, что мы испытали, только сейчас это несравненно опаснее, хотя бы потому, что не локализуется в определенном участке, а распространяется и покрывает всю землю отрядами, которые по заданиям начальства стреляют в окна, в людей, в душу человеческую, надевают на мыслящую голову китайскую каменную шапку, проламывающую череп, и рубят кисти рук тем, кто играет на рояле”[959].

Н. Я. Мандельштам предсказывает дегуманизацию и на Западе, открыв для себя массовое движение хиппи, называя их “мальчиками с длинными волосами”. “Новые левые” во главе с не навистным ей Жан-Полем Сартром, кажется ей, подталкивают своей философией повторить на практике всё то же самое, что пережили и отчего пострадали Надежда и Осип в двадцатые – тридцатые годы в СССР. С оптимизмом и верой в светлое будущее у Надежды Мандельштам отныне покончено навсегда, на что еще в начале семидесятых годов обратила внимание английская журналистка Э. де Мони.

Н. Я. Мандельштам разочаровывается в прежних ожиданиях и уходит в церковь. В семидесятые годы она одна из активных прихожанок церкви Сретения Господня в Новой Деревне, где служил о. Александр Мень[960]. Отныне только священников и женщин она считает носителями ценностей, не признавая более никакой правоты за гуманизмом[961]. С молодым поколением она больше не связывает никаких надежд и полагает, что оно, вдохновляясь Лениным, вновь обратится к террору.

Итогом такой переоценки взглядов стали глубокое разочарование в окружающей действительности и потеря веры в лучшую судьбу для страны, что нашло отражение в позднейших интервью и беседах с друзьями из ближнего круга Н. Я. Мандельштам.

В конце жизни, перечитывая в 1977 году свои “Воспоминания”, она лапидарно подводит итог эволюции своего мировоззрения: “Оптимизма у меня нет ни на копейку, хотя сейчас жить легче, чем когда-либо”[962].

Труды и дни Н. Я. Мандельштам