Владимир Полушин - Николай Гумилев: жизнь расстрелянного поэта

Сохранилась в Центральном государственном военно-историческом архиве России записанная 16 сентября рукой Гумилёва телефонограмма генерал-майора М. А. Занкевича командиру 1-й Особой артиллерийской бригады с благодарностью за успешные действия при подавлении восстания в лагере Ла-Куртин. Гумилёв в сентябре участвовал в работе следственной комиссии и разборе солдатских дел.

Грамотное поведение Гумилёва, его безупречная исполнительность вызвали к нему симпатии не только генерала Занкевича, но и самого Раппа. Теперь Евгений Иванович доверяет ему получать всю почту на его имя из отрядного комитета русских войск во Франции на домашний адрес Гумилёва: улица Пьера Шарона, 59, о чем 26 сентября уходит за подписью Николая Степановича соответствующая телеграмма.

При всем уважении, которое снискал поэт у командования, вопрос о его оставлении в Париже все еще остается открытым. Из Петрограда шлют телеграммы, из Парижа — такие же терпеливые объяснения о причинах оставления офицера Гумилёва в столице Франции.

11 августа генералом Занкевичем была получена телеграмма генерала Романовского, в которой тот сообщал о согласии военного министра оставить Гумилёва в Париже.

И хотя 21 сентября Н. Гумилёв исключен из списков 5-го гусарского Александрийского полка, снова из Петрограда шлют в Париж телеграммы об отсылке Гумилёва в Салоники.

В данной ситуации, видимо, чтобы сохранить ценного офицера, Рапп посоветовал Гумилёву лечь в госпиталь на обследование. 26 сентября (9 октября по новому стилю) состоялось заседание врачебной эвакуационной комиссии, которая приняла постановление о направлении прапорщика Н. С. Гумилёва в госпиталь Мишле для обследования. 27 сентября Гумилёв написал по этому поводу шутливый рапорт в стихах о своей деятельности «За службу верную мою…» (1917):

За службу верную моюПред родиной и комиссаромСудьба грозит мне, не таю,Совсем неслыханным ударом.

Должна комиссия решить,Что ждет меня — восторг иль горе:В какой мне подобает бытьИз трех фатальных категорий…

Учитывая прошлые комиссии, Гумилёв мог быть вообще освобожден от военной службы. Вполне вероятно, что тогда бы он остался при Раппе как гражданское лицо.

В Петрограде, видимо, поняли, что Гумилёва Рапп не отпустит, и наконец 7 октября в Париж пришло отношение начальника политического управления Военного министерства Шера представителю Временного правительства при русских войсках во Франции генерал-майору М. А. Занкевичу и военному комиссару Временного правительства Е. И. Раппу об утверждении Н. С. Гумилёва в должности офицера для поручений при Е. И. Раппе.

Именно тогда-то Гумилёв и написал жене письмо о своих планах: «Дорогая Аничка, ты, конечно, сердишься, что я так долго не писал тебе, но я нарочно ждал, чтобы решилась моя судьба. Сейчас она решена. Я остаюсь в Париже в распоряжении здешнего наместника от Временного правительства, т. е. вроде Анрепа, только на более интересной и живой работе. Меня, наверно, будут употреблять для разбора разных солдатских дел и недоразумений. Через месяц, наверно, выяснится, насколько мое положение здесь прочно. Тогда можно будет подумать и о твоем приезде сюда, если ты сама его захочешь. А пока я еще не знаю, как велико будет здесь мое жалованье. Но положение, во всяком случае, исключительное и открывающее при удаче большие горизонты. Я по-прежнему постоянно с Гончаровой и Ларионовым, люблю их очень. <…> Здесь сейчас Аничков, Минский, Мещерский… Приезжал из Рима Трубников. Целуй, пожалуйста, маму, Леву и всех. Целую тебя. Всегда твой Коля. Когда Ларионов поедет в Россию, пришлю с ним тебе всякой всячины…» Увы, Ларионов и Гончарова в Россию не вернулись. А сама Анна Андреевна в эту пору была занята устройством личной жизни.

До 11 сентября выходит в свет новая книга стихотворений Ахматовой «Белая стая» в издательстве «Гиперборей». 11 сентября сестре Николая Степановича, занимавшейся вместе с его матерью воспитанием Льва, Анна Андреевна подписывает книгу: «Милой Шурочке в знак дружбы и любви Анна Ахматова. Слепнево».

Вернувшись в Петроград, Анна Андреевна останавливается у своей подруги Валерии Срезневской. Встретившись с М. Лозинским, подписывает ему «Белую стаю»: «Михаилу Леонидовичу Лозинскому от его друга Ахматовой. Малый дар за великий труд. 15 сентября 1917. Петербург».

Не зная, чем занимается муж в Париже, она ведет себя как свободная женщина и именно в 1917–1918 годах сближается с другом мужа Владимиром Шилейко.

Брат поэта, поручик Дмитрий Гумилёв, летом 1917 года сдавал экзамены в Александровскую военно-юридическую академию и 5 августа по «выдержании приемного испытания с разрешения Управления Военным Министерством» был зачислен слушателем младшего курса.

Оставшись в Париже, Н. С. Гумилёв продолжал заниматься малоинтересными делами. 16 (28) октября он пишет отношение дивизионному интенданту 1-й Особой пехотной дивизии: «№ 105. Больные солдаты госпиталя № 45 имеют большую нужду в сахаре, который им выдается в недостаточном количестве. Поэтому Военный комиссар поручил мне просить Вас на имя доктора этого лазарета м-ль Гольдберг посылку в 30 кило сахара для раздачи солдатам. Прапорщик Гумилёв». Разбирается с посланием солдат сводной роты 1-го Особого пехотного полка на имя Е. И. Раппа. Добивается решения вопроса об отправке сахара в лазарет на имя м-ль Гольдберг за день до октябрьского переворота. Интересно, что в России уже было свергнуто Временное правительство, а в Париже еще продолжали функционировать его структуры.

В ноябре-декабре Николай Степанович увлекся переводами китайских поэтов. 4 (17) ноября в газете «Русский солдат — гражданин во Франции» (№ 98) Н. Гумилёв опубликовал рецензию на книгу стихов Никандра Алексеева «Венок павшим».

30 ноября прапорщик Гумилёв разбирался с конфликтом, возникшим между членом исполнительного комитета военнослужащих Парижа полковником Коллонтаевым и подполковником Крупским. Крупский служил в Управлении русского военного агента во Франции графа А. А. Игнатьева и осуществлял связь с исполнительным комитетом русских военнослужащих в Париже. В повестке заседания комитета, которую Крупский отнес комиссару, а не Коллонтаеву, был и довольно щепетильный вопрос о посылке в Петроград 17 (30) ноября своих представителей. К кому надо было направлять представителей? Временного правительства уже не было, значит, законной власти тоже не было. Сношение с большевиками, естественно, русские офицеры считали для себя недопустимым.