Жизнь из последних сил. 2011–2022 годы - Юрий Николаевич Безелянский
Нет, лучше глупые шалости, вроде того, как пару месяцев назад в Лувре какой-то придурок метнул кремовый торт в пуленепробиваемое стекло бессмертного холста Леонардо «Джоконда».
Многозначительное «н-да…».
Еще один эпилог?
Удивительно, но так. Пока солнце в облаках, пользуюсь моментом, чтобы наконец-то закончить книгу, а точнее, биосериал. 20 июля, среда, первый час дня.
Отбрасываю хроникальные события последних дней, лишь упомяну две публикации. «МК», 20 июня – «Страна иностранных агентов» с подзаголовком «Под новый закон можно подтянуть любого» (чтобы страна затихла и замолкла окончательно – ни стонов, ни критики, ни-ни!..). И вторая публикация, 20 июля, «МК» – рубрика «Злоба дня» – «Путин посетил будущее России» – Иран, где проходит узкий саммит: Россия, Иран, Турция. Лично я такого союза опасаюсь… Ну, ладно, будь что будет!..
Меня больше всего интересуют литературные имена, и поэтому закончу 4-й том дневников и воспоминаний поэтами Маяковским и Евтушенко, два знаковых имени.
«Культура» неожиданно представила сериал «Маяковский. Два дня» (неудачное название). И вообще странный сериал: не поэт Революции, как было до нынешнего времени. Восхититель и воспеватель нового времени:
главное – душ и свежая рубаха:
глажу и думаю,
Очень правильная
эта наша
советская власть.
Ну, а дальше из широких штанин поэт достает советский паспорт и тычет им в фейс разным иностранцам: «Читайте, завидуйте, я – гражданин Советского Союза».
Когда-то на заре своей юности я увлекался Маяковским и многое знал наизусть: ранний Маяковский замечателен: дерзкий, отважный, эпатажный, поэт обиженных, обездоленных и нелюбленных. И про звезды: «Послушайте!..» И хотелось читать, декламировать. Но с возрастом разобрался, что к чему, что хотел и за что боролся со своим выпирающим Эго. И разлюбил Маяковского, его стихи померкли в стихах многих замечательных поэтов Серебряного века. И тем не менее он представлен в книге «Ангел над бездной» («Радуга», 2001) в подборке: Есенин, Северянин. Заголовок «Перо, штык и любовь». Кто захочет, тот найдет книгу и прочитает. Вырывать цитаты из текста не хочу…
И вот сериал по ТВ. Подобрали похожего на Маяковского актера и сотворили удивительно невыразительное варево, в котором практически нет раннего эпатажа, гимна революции и поклонения советской власти, а акцент сделан на женщинах Маяковского. «Мария, дай!» – и все. Адюльтерно-любовное, плаксивое и мелкотравчатое. Фи! И где-то фоном прошла дружба с чекистами. В итоге не совсем ясно, в чем состояла трагедия Маяковского, почему он задолго до смерти писал: «Все чаще думаю – не поставить ли лучше точку пули в своем конце». И поставил, хотя до этого не одобрял Есенина за его самоубийство. Короче, талантливый человек, но его сгубил эгоизм и жажда быть первым, и чтобы произносились на заседаниях Политбюро доклады о стихах Маяковского наряду с выплавкой чугуна и стали. Поэт с большим самолюбием.
О Маяковском и Есенине написала неизвестная мне Мария Степанова, об этом сообщил «Экслибрис» («НГ», 23 июня) – «Они стремились быть обласканными властью». Они – это Маяковский и Есенин.
Вот кратенько. А теперь о Евгении Евтушенко. Все время считалось, что он с 1933 года, а тут поменяли на 1932 год, и тут подсуетилась «Культура», и на ТВ дали несколько программ о 90-летии поэта.
Странно, что я не включил Евтушенко в свои книги (забыл или что?). Хотя в далеком марте 1986 года я написал эссе о Евтушенко на 47 страницах машинописного текста «Третьего не дано…». Или «Евтушенко в зеркале своих книг». Прилежно прочитал все его сборники.
Честно говоря, я об этом тексте забыл, вот достал и читал с большим удивлением. 52-летний Ю.Б., работник экономического журнала «СПК», написал и что отметил? «Качельный механизм, встроенный в характер самого Евтушенко: сегодня – сюда, а завтра – качну-ка я в другую сторону. Так мелькает перед глазами, как Адам Козлевич на своей “Антилопе”: эх, прокачу»:
Я, как поезд, что мечется столько уж лет
Между городом Да и городом Нет…
Мои нервы натянуты, как провода,
Между городом Нет и городом Да.
Антипод и конкурент Андрея Вознесенского:
Я формалистов обожал, глаза восторженно таращил, а сам трусливо избежал абракадабр и тарабарщин…
В 20 лет Евтушенко беспокоился и тревожился:
Щемит: неужто я не выйду,
неужто я не получусь?
Получился. «Возмутительно нелогичный, непростительно молодой». Открыто провозглашал: «Я делаю себе карьеру». Карьера была громкоголосая и звонкая. Многие стихотворения и поэмы Евтушенко сразу пошли в народ: «Наследники Сталина», «Бабий Яр» и другие. Евтушенко писал о том, что находилось в фокусе общественного внимания: Братская ГЭС, КамАЗ, БАМ, Вьетнам, Куба, Ольстер… И все было звонко, патриотично, сердечно, с неподдельной искренностью. Критики корили его за документальность, чрезмерную прозаичность. Евтушенко оправдывался: да, документалист, но гражданская позиция – это лицо писателя. «Я жаден до людей», – признавался поэт.
Евтушенко упивался собою, но при этом не терял искренности.
Проклятье – я профессионал.
Могу создать блистательную штучку…
И создавал раз за разом. Ему не хватало истинной поэтичности, и поэтому в моем списке любимых поэтов Евтушенко был далеко не в первых рядах. Но кое-что в его текстах и меня пленяло, к примеру, «Казанский университет»:
Какая погода сегодня в империи?
Гражданские сумерки…
Или еще такой маркер: «Царь на Руси не так уж страшен – / страшнее царские царьки…» «Вся – от головы и до хвоста – / ты гниешь, империя чиновничья…»
Ярый критикан? Но нет.
Люблю тебя, отечество мое,
не только за частушки и природу –
за пушкинскую тайную свободу,
за сокровенных рыцарей ее,
за вечный пугачевский дух народа,
за доблестный гражданский стих…
Но вот последние две строки «Казанского университета» я бы вычеркнул: «за твоего Ульянова Володю, / за будущих Ульяновых твоих». Вот этого не нужно: не надо Ульянова, Ленина и прочих вождей. Нужна России только Либерти – свобода!.. А не ярмо и холопство!..
И в замечательном стихотворении «Москва –
