Тамара Катаева - Анти-Ахматова

У берега Ипокрены, священного ручья муз на горе Геликон, цветет только одна роза. Когда-то она была пунцовой, но теперь стала черной, как запекшаяся кровь. Как страшна она своей красотой и своим одиночеством! О, великая из страны Гипербореев! Однажды я показала ей свою смуглую руку и позволила ей назвать меня сестрой. За ее неустрашимое сердце я дала ей свой высший дар: я появилась с порывом ветра, налетевшего со скованной льдом реки и сказала: «Будь Сивиллой!» Велика ее слава! Родная страна назовет ее своей музой; глядя на течение северной реки, с шалью из порфира на плечах, она вечно будет царить над городом, сделавшим ее своей. Но кто унаследует ее лиру? До тех пор пока у нее нет наследника, я не буду знать покоя! О, во имя милосердия! Полюби мои песни, смертный, и стань богом!

Ирина ГРЭМ. Косматые сердца. Стр. 125

Скажи мне, кто твой эпигон, и я скажу кто ты. У Пушкина не могло быть «жалких подражателей»: он никого не учил говорить.

Зачарованный Ахматовой, акмеист Михаил Зенкевич семь лет пишет роман, ею навеянный, ей посвященный, на нее закольцованный. Конечно, — «странный». Конечно, он пишет на него «авторецензию» — как еще вдолбить читателю, что перед ним — не какая-нибудь там поделка?

Какая странная книга! Что это — записки душевнобольного или фантастический роман? К чему это нагромождение мучительных кошмаров и галлюцинаций? Зачем понадобилось автору идти самому и манить за собой читателя по горячечной пустыне сыпнотифозного бреда…

М. ЗЕНКЕВИЧ. Эльга. Стр. 6

Называется роман — «Эльга». Ахматова писала о себе самые вычурные вещи, но не догадалась присваивать себе вот такие вот имена — Эльга, например, — утверждая, что «так называли ее люди». Ее называли «помесью щуки и русалки» — да, а вот Эльгой — нет. Упущение. Но поклонники не дремлют и знают свое дело. Она теперь будет Эльгой. Она очень хорошо до конца жизни относилась к «Мишеньке» Зенкевичу, в ее глазах он стоил гораздо больше других поэтов-современников. Одна безукоризненность литературного вкуса какова!

Иосиф Бродский проводит параллель между Ахматовой и американской писательницей Луис Боган. Он находит что-то похожее в их поэзии и даже во внешности. Есть и различия:

Она оставила потрясающий дневник. Это — замечательная проза. Вообще в англоязычной прозе последних десятилетий, за исключением Фолкнера, мне лично наиболее интересны именно женщины.

Соломон ВОЛКОВ. Диалоги с Бродским. Стр. 272

Дневниковые записи Анны Ахматовой поразительно убоги. Наивное в своей просчитаности сведение счетов, бытовуха, повернутая к зрителю под таким утлом, чтобы самые простодушные «догадались», что здесь — притчи, пресловутая претенциозная и малоценная «афористичность», бесконечные вычеркивания и обрывки слов — даже сама Ахматова понимала, что производить великие мысли и писать великие тексты она не в силах.

Все длится тайный, невнятный и надсадный разговор все с тем же Сэром.

Нам дано знать друг о друге много, вероятно, даже больше, чем нужно. Мы оба боимся этого знания. Мы прячем его и от себя, и друг от друга. Мы прячем его под грузными слоями чего-то совсем другого и часто нехорошего, мы готовы на все — только бы НЕ ТО. Я на Ваше тщеславие — Вы на мои разговоры о смерти. Только бы не то! Оттого все так ужасно!

Анна АХМАТОВА. Т. 6. Стр. 302

Продолжать можно до бесконечности: «то», «это» — все можно переставлять и менять местами, «мне больно от твоего лица» — это уже из ее «официального» творчества — и т. д.

В Риме есть что-то даже кощунственное. Это словно состязание людей с Богом. Очень страшно! (Или Бога с Сатаной-Денницей.)

Анна АХМАТОВА. Т. 6. Стр. 320

Это — не страшно. Про «страшно» мы слышали от нее не раз. Это — обычная графомания.

Играл Рихтер. Это чудо, я до сих пор не могу опомниться. Никакие слова (в никаком порядке) даже отдаленно не могут передать, что это было. Этого почти не могло быть. Гигантский симфонический оркестр, управляемый нездешней силой (причем 1-я скрипка сам Сатана) заполнил все пространство, лиясь в голубое морозное окно.

Анна АХМАТОВА. Т. 6. Стр. 335–336

Как оценить величие писателя? Как все в жизни — «по делам их узнаете их». Ахматова научила говорить не только женщин. Она научила всех своих поклонников истеричной, высокомерной пошлости.

Могла ли Биче, словно Дант, творить,Или Лаура жар любви восславить?Я научила женщин говорить.О Боже, кто их замолчать заставит?

Она, Анна Ахматова, не творила, как Дант, и было бы лучше, если бы и она сама, написав несколько бессмертных шлягеров, восславляющих жар любви, — замолчала.

САМА О СВОИХ СТИХАХ

«Я приготовила для вас дивный подарок: копию письма Тарковского о моей поэзии. Вот, возьмите».

Л. К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1963–1966. Стр. 314

Но ты будешь моей вдовою,Ты — Голубка, солнце, сестра.Анна АХМАТОВА. Т. 5. Стр. 493

Стилизация — топорная — известного мандельштамовского приема. Но каков подбор характеристик для себя, великой! Солнце — ведь это солнце русской поэзии, верно?

Заводя себя до истерики, все придумывает: что, что бы такое еще вложить в уста Мандельштаму, кликушествующему о ней!..

АХМАТОВА И БОРЬБА С НЕЙ

ЛЕКЦИИ

Это она готовит некие «лекции» о себе, которые, несомненно, скоро будут затребованы у нее.

Мои Стихи в «Аполлоне» 1911 года. Немедленная реакция Буренина, который предполагал, что уничтожил меня своими пародиями, даже не упоминая мое имя.

В 1919 году меня уничтожили Бунин (эпиграмма «Поэтесса») и Брюсов. Затем меня в 1925… и т. д.

Затем, как известно, я, уже бессчетное количество раз начисто уничтоженная, снова подверглась уничтожению в 1946 дружными усилиями людей, из которых последний умер вчера, а стихи мои более или менее живы…

Анна АХМАТОВА. Т. 5. Стр. 195–196

А вот — не о себе.

«Пушкин был бы немыслим в сороковых годах, его бы все забыли, это было бы ужасно».

Наталия РОСКИНА. «Как будто прощаюсь снова…» Стр. 533

То есть Александр Сергеевич Пушкин, погибший, как известно, в 1837 году, менее чем через 10 лет, «в сороковых», был бы, несомненно, забыт, его бы все забыли и это было бы ужасно — а Анна Андреевна Ахматова переживет века. Я — не согласна.