Сергей Волков - Сопротивление большевизму 1917 — 1918 гг.

По этому поводу в небольшой книжке под названием «Записные книжки» молодого советского писателя Эффенди Капиева, дагестанца из Кази–Кумуха, умершего на фронте во время последней войны в 1944 года среди всяких воспоминаний и преданий от стариков пишет следующее: «В 11 часов дня начался бой. С гор стреляли аямахинцы, из лесу стреляли мекегинцы. Батальон казаков очутился в ловушке, в узком ущелье. Единственное убежище — русло реки. Стреляли так много, что пулеметом, как серпом, сжали целое кукурузное поле на склоне. Стреляли молча. Крики начались уже потом, когда горцы бросились врукопашную. Собаки ходили стаями, опьяневшие от людской крови. Ужасная это была бойня! Никакой пощады не было. Кинжалы иступились о кости, рукава закатаны, и руки по локоть в крови, как у мясников… Ружья и винтовки были покрыты ржавчиной, как позолотой. Убитых тотчас же отвозили в аул. Было выделено на это два старика. Они отвозили мертвого и немедленно возвращались назад. Хоронили оставшиеся в ауле женщины и дряхлые старцы… Все же остальное участвовало в битве».

Зачем и к чему это надо было делать? Несомненно, это была одна из больших ошибок командования Добровольческой армии и полное незнание им сложившейся в крае обстановки. А ведь дагестанцы все время ждали белых. Почти такая же ошибка была и по отношению к Грузии. На Черноморском побережье существовал южнее Гагр фронт, и грузинским артиллерийским дивизионом командовал наш же офицер, грузин, Михайловского артиллерийского училища, мой сослуживец полковник Журули, много помогший нам потом в Поти, после очищения нами Северного Кавказа.

Как‑то не вяжется это с фразой генерала Деникина в его обращении: «Господа, берегите офицера…»

На бульваре в Темир–Хан–Шуре играет музыка, оркестр Дагестанского конного полка. Офицеры в погонах ходят по бульвару. Женщины стараются забыть большевистский режим и помолодели. Кажется, конец кошмару. Впереди много надежд на светлое будущее.

Большинство русских офицеров выехало на север принять участие в борьбе за восстановление России. Кто прятался, робко вылез из своего бытового убежища. Счетов не сводили. Слава Богу, пока жестокостей никто не проявлял. Промелькнула трагическая фигура генерала Гришина–Алмазова, [283] приезжавшего от адмирала Колчака для связи и возвращавшегося обратно в Сибирь. Генерал побывал в Шуре и из Петровска морем направлялся на форт Александра III. Благодаря ложным заверениям англичан, что Каспийское море свободно от большевиков и не согласившихся на этом основании конвоировать генерала Гришина, последний попал прямо в руки большевикам и застрелился.

Покинули и мы с братом свой Дагестан и отправились в Пятигорск на формирование 21–й артиллерийской бригады под командованием генерала Эрдмана. В рядах этой бригады мне суждено было пережить последние неудачные для нас бои под Святым Крестом и др. и отступить через Кабарду во Владикавказ, для дальнейшего пути в Крым.

На этот раз мы навсегда покинули свои семьи.

Ф. Гнесин[284]

ТУРКЕСТАН В ДНИ РЕВОЛЮЦИИ И БОЛЬШЕВИЗМА (краткое описание хода событий в Ташкенте, март — декабрь 1917 года)[285]

Акты об отречении Государя Императора и отклонении принятия на себя власти Вел. Кн. Михаилом Александровичем до решения Учредительного собрания, были опубликованы в Ташкенте одновременно.

2 марта командующий войсками Туркестанского округа и генерал–губернатор, генерал А. Н. Куропаткин, [286] пригласил к себе всех начальников отдельных войсковых частей, расположенных в городе Ташкенте, и после речи, в которой изложил ход событий, — задал вопрос: «Кто из вас может сказать мне, что вполне ручается за своих солдат и что, в случае надобности, его часть исполнит приказание власти?»

После непродолжительной, но весьма тяжелой паузы выступило только два офицера: первый — начальник конвоя (в 90 человек казаков) и второй — командир 3–й отдельной Туркестанской роты (в то время четыре саперных и один телеграфный взвод — всего численностью до 400 человек солдат при шести офицерах — исключительно прапорщиках). Остальные начальники частей молчали; в Ташкенте же тогда были весьма крупные части, как, например — 1–й и 2–й запасные стрелковые полки, 2 дружины, пулеметные команды, несколько артиллерийских батарей, крепостная артиллерийская рота, наконец — военное училище и школа прапорщиков.

По–видимому, этим молчанием генерал Куропаткин был подавлен; он обратился с каким‑то вопросом к одному из полковых командиров, и тогда многие из начальников, наперерыв, стали объяснять, что не могут ручаться за свои части полностью, что некоторые роты или команды ненадежны и т. п. Но впечатление получилось иное: меньшинство из них имели некоторые данные не доверять своим людям, большинство же были не уверенны по той простой причине, что совершенно не знали своих частей. Дав несколько общих руководящих указаний, генерал отпустил начальников.

На 5 марта было назначено торжественное богослужение и присяга на верность Временному правительству. Перед началом парада произошел следующий характерный инцидент: один из местных социалистов выехал верхом и, обогнав генерала Куропаткина, крикнул: «Да здравствует демократическая республика, ур–ра!»; немногие голоса успели поддержать этот возглас, но генерал Куропаткин немедленно, жестом руки, остановил начавшийся беспорядок и громко, так, что слышать могли все присутствующие, сказал: «Вот видите, уже торопятся предрешать волю народа», а затем кратко, но выразительно разъяснил, что будущая форма правления будет определена Народным собранием. Парад закончился без дальнейших инцидентов, войска разошлись по казармам, и можно было надеяться, что обаяние генерала Куропаткина удержит дисциплину и порядок.

Но вышло иначе: приказы № 1 и 2 — с одной стороны, деятельность социалистов всех оттенков — с другой, и, главным образом, неумение разбираться в текущих событиях и непонимание громадным большинством офицеров обстановки привели к тому, что вскоре опереться генералу Куропаткину было не на кого, и «республиканская» дисциплина удерживалась лишь в немногих частях, в остальных же шел развал.

«Вождем» солдатской массы сделался некто Бройда, который, не будучи солдатом местного гарнизона (дезертир из Казалинского гарнизона; раньше был адвокатом в Чикменте или Аулиата. — Ф. Г.), все‑таки был избран председателем Ташкентского Совета солдатских депутатов. Этот демагог и «углубитель», чувствуя, что при генерале Куропаткине особенно «разгуляться» нельзя, добился его ареста (правда почетного), и генерала Куропаткина увезли под офицерским конвоем в Петроград.