Модест Корф - Записки

Дмитрий Николаевич Маслов. Статский советник, со 2 нынешнего августа исправляющий должность статс-секретаря в департаменте законов. Один мой выбор его в эту должность доказывает уже высокое мое о нем мнение. В лицее мы его называли по перу и по дару слова нашим «Карамзиным». Потом, служа долго в Москве товарищем председателя коммерческого суда, он умел приобрести общую любовь и уважение купечества. При всем том он имеет разные странности, делающие из него порядочного оригинала. Он женат на дочери сенатора Мертваго и имеет двух детей.

Александр Алексеевич Корнилов. Светлая голова и хорошие дарования. В лицее он ленился и притом вышел оттуда чрезвычайно молод; но после сам окончил свое образование и сделался человеком очень путным и полезным. Он служил прежде в гвардии и дошел до полковника, а потом вышел в статскую службу, с пожалованием в действительные статские советники, и назначен Киевским губернатором; но по неприятностям с тогдашним генерал-губернатором графом Левашовым вышел в отставку и уехал за границу. В прошлом году он, однако, снова вступил в службу и теперь Тамбовским губернатором. Женат на графине Толстой.

Сергей Григорьевич Ломоносов. Человек способный и умный, но еще более хитрый и пронырливый: в лицее по этим свойствам мы называли его «кротом». Посвятив себя с самого начала дипломатии и проведя, как Горчаков, почти всю жизнь за границей при разных миссиях, он теперь поверенным в делах в Бразилии.

Вильгельм Карлович Кюхельбекер. Как Данзас, но в другом отношении, он был предметом неистощимых наших насмешек в лицее за свои странности, неловкости и смешную оригинальность. С эксцентрическим умом, с пылкими страстями, с необузданной ничем вспыльчивостью, он всегда был готов на всякие курьезные проделки и еще в лицее пробовал было утопиться. После выпуска он метался из того в другое, выбрал наконец педагогическую карьеру и был преподавателем русской словесности в разных высших учебных заведениях. И в лицее, и после он писал много стихов со странным направлением, странным языком, но не без достоинств, и издавал вместе с князем Одоевским журнал, кажется, «Мнемозину». Все это кончилось историей 14 декабря, в которую он был сильно замешан, с осуждением в каторжную работу.

Павел Михайлович Юдин. Человек оригинальный, с острым языком и колкий насмешник. Карьера его совершенно одинакова с карьерой Гревеница. Вместе они вступили в канцелярию министерства иностранных дел, вместе получали все чины и ордена и вместе и теперь там служат в совершенно равных степенях. Граф Нессельроде иронически называет их: «Les piliers du ministere» — хотя, кажется, на них ничего не лежит.

Николай Александрович Ржевский. В лицее был мальчиком неглупым, но примерным лентяем, и совершенно ничему не учился. Карьера его была очень коротка. Быв выпущен из лицея прапорщиком в армию, он умер через несколько месяцев и первый из нас перешел к вечному покою.

31 августа. Август в отношении к погоде кончается ужасным образом и достойно целого своего продолжения. Вчера с утра задул сильнейший морской ветер — настоящая буря вроде тех, которые бывают у нас в октябре и ноябре, но и то не каждый год в такой степени. Все приморские части города залиты были водой: во всех низменных местах она выступила из подземных труб. По улицам от сильных порывов ветра едва можно было ходить и даже ездить. Нева вся наполнилась барками и судами, пригнанными с моря. Пароходы, отправившиеся было в Кронштадт, принуждены были воротиться назад из устья Невы. Несколько времени боялись такого же наводнения, как и в 1824 году. Сегодня вода постепенно сбывает, но ветер еще не совсем стих: погода сумрачная, холодная, и на даче невесело.

Дело о лаже пришло уже, по крайней мере в Петербурге, в отношении к счету денег, в совершенный порядок; но уменьшения цен, которые были исчислены прежде на монету с лажем, при разных публикациях и настояниях правительства никак еще достигнуть не могут: кроме нескольких самых значительных торговых заведений, все лавочники, все торговцы съестными припасами, все работники, наемщики и пр. хотят того же числа денег ассигнациями по курсу 3 руб. 50 коп., какое получали прежде по счету на монету в 3 руб. 75 коп. Даже белый хлеб, за который мы прежде платили по 8 коп. на монету, хотя в полицейских таксах с месяц уже переложен на 2 коп. сер. или 7 коп. ассигнациями, но нигде по этой цене достать его нельзя, и все по-прежнему платят 8 коп., т. е. в соразмерности одной копейкой более, чем до манифеста 1 июля по тогдашнему курсу составляло.

Впрочем, и нет тут мудреного, когда правительство, проповедуя только на бумаге для частных людей, само пользуется переложением для своих расчетов. Таким образом, при установлении платы на серебро, цены на табачные бандероли и на предмет общественного ежедневного употребления — гербовую бумагу — не только не уменьшены в соразмерности, но, напротив, еще возвышены.

Через Государственный Совет, при всей слабости его состава, эти несчастные меры никогда бы не прошли; но теперь, пока не открыты еще общие собрания Совета, все это делается через Комитет министров, в котором, за летним временем и Бородинскими маневрами, едва ли теперь три или четыре члена.

Особенное неудовольствие и даже ропот в публике возбуждены были такой же проделкой со стороны театральной дирекции, которая, назначив цены местам на серебро, с тем вместе под видом округления их и подняла. Но это продолжалось только три или четыре дня, а тут вдруг в афишках объявлена опять новая такса, соразмерная прежней и даже на некоторые места несколько ниже. Мне кажется, что вторая мера тут — в духе монархического правления — еще хуже первой: не надлежало, конечно, возвышать цен и впадать таким образом в явное противоречие с делаемыми частным людям внушениями; но, впав уже в такую неосмотрительность, еще менее надлежало ее отменять, как бы повинуясь требованию публики. Государю из всего этого едва ли что-нибудь известно.

2 сентября. Мой дневник настоящий калейдоскоп, только следующий вращению не руки, а ума. Пишу в нем как попало, без всякого тщания и еще с меньшей системой.

Теперь, например, пришла мне в голову, Бог знает с чего, статья о взятках. Мне во всей жизни два раза только прямо их предлагали, и оба эти случая, относящиеся к тому времени, когда я был еще начальником отделения в департаменте податей и сборов, чрезвычайно мне памятны. Один из предлагателей был простой русский мещанин: у меня производилось дело о перечислении его из одного города в другой. Он просто совал мне в руку красную бумажку и крайне удивился, когда я объявил ему, что дело сделается и без этого, и когда оно точно было сделано в тот же самый день. Другой предмет был гораздо важнее, и лицо предлагавшее — почетнее.