Энн Эпплбаум - ГУЛАГ
Но после 1966 года самиздат постепенно превратился в излюбленное времяпрепровождение советских граждан. “Оттепель” привила многим из них вкус к чтению неподцензурной литературы, и вначале самиздат был главным образом литературным явлением[1862]. Очень быстро, однако, он стал приобретать более политический характер. В записке КГБ, рассматривавшейся в секретариате ЦК в январе 1971 года, анализировались качественные изменения за пять лет:
…появилось свыше 400 различных исследований и статей по экономическим, политическим и философским вопросам, в которых с разных сторон критикуется исторический опыт социалистического строительства в Советском Союзе, ревизуется внешняя и внутренняя политика КПСС, выдвигаются различного рода программы оппозиционной деятельности[1863].
Вывод: необходимо выработать “идеологические и политические меры по нейтрализации и разоблачению представленных в «самиздате» антиобщественных течений”. Но вернуть джинна в бутылку было невозможно, и самиздат продолжал развиваться в самых разных формах. Он включал в себя стихи, напечатанные на машинке и перепечатываемые при первой возможности; рукописные бюллетени; записи передач “Голоса Америки”; и наконец, гораздо позже, – книги и журналы, профессионально публикуемые в подпольных типографиях, большая часть которых действовала в коммунистической Польше. Благодаря такой технической новинке, как магнитофон, быстро тиражировались стихи и песни Александра Галича, Булата Окуджавы, Владимира Высоцкого и других советских бардов.
Неизменно с 1960‑х по 1980‑е годы одной из важнейших тем самиздата была история сталинизма, включавшая в себя историю ГУЛАГа. Сеть самиздата продолжала печатать и распространять произведения Солженицына, которые были теперь запрещены в СССР. Начали ходить по рукам стихи и рассказы Варлама Шаламова, мемуары Евгении Гинзбург. У обоих этих авторов образовались большие группы почитателей. Гинзбург стала центром московского кружка бывших узников ГУЛАГа и литераторов.
Другой важной темой самиздата было преследование диссидентов. Во многом благодаря самиздату и в особенности тому, что его публикации стали распространяться за рубежом, защитники прав человека получили в 1970‑е годы широкий международный отклик. Помимо прочего, диссиденты стали использовать самиздат не только для того, чтобы демонстрировать несоответствие между советским законодательством и методами КГБ, но и для того, чтобы постоянно и громко указывать на противоречия между подписанными СССР документами о правах человека и реальной советской практикой. Как правило, в ход шли Декларация прав человека, принятая ООН, и Заключительный акт совещания в Хельсинки. Первый документ был подписан Советским Союзом в 1948 году и содержал, помимо прочего, статью 19:
Каждый человек имеет право на свободу убеждений и на свободу выражения их; это право включает свободу беспрепятственно придерживаться своих убеждений и свободу искать, получать и распространять информацию и идеи любыми средствами и независимо от государственных границ[1864].
Второй документ был конечным результатом общеевропейских переговоров, разрешивших ряд политических вопросов, которые оставались открытыми с конца Второй мировой войны. Так называемая “третья корзина” переговоров, содержавшая ряд положений о правах человека, не была в 1976 году, когда Хельсинкский заключительный акт подписывался, в центре внимания. Согласно этим положениям, страны, подписавшие договор, взяли на себя обязательство уважать “свободу мысли, совести, религии и убеждений”:
Государства-участники признают всеобщее значение прав человека и основных свобод <…>. Они будут постоянно уважать эти права и свободы в своих взаимных отношениях и будут прилагать усилия, совместно и самостоятельно, включая в сотрудничестве с Организацией Объединенных Наций, в целях содействия всеобщему и эффективному уважению их.
Как внутри, так и вне СССР источником большей части сведений об усилиях диссидентов, добивавшихся выполнения этих обязательств, была “Хроника текущих событий” – информационный бюллетень советского самиздата. Бюллетень, в нейтральном духе сообщавший о событиях, которые иным путем предать гласности было невозможно, – о нарушениях прав человека, арестах, судах, демонстрациях, новых публикациях самиздата, был основан маленькой группой москвичей, в которую входили Синявский, Даниэль, Гинзбург и двое диссидентов, ставших известными позже, – Павел Литвинов и Владимир Буковский. О развитии и эволюции “Хроники” следовало бы написать книгу такого же объема, как эта. В 1970‑е годы КГБ вел против “Хроники” настоящую войну. В квартирах тех, кого подозревали в связях с бюллетенем, устраивались координированные обыски. Во время одного такого обыска издательница сунула бумаги в кастрюлю с кипящим супом. “Хроника” пережила арест ряда издателей, и ее удавалось переправлять на Запад. В конце концов “Международная амнистия” начала регулярно публиковать переводы бюллетеня[1865].
“Хроника” сыграла особую роль и в истории системы мест заключения. Очень быстро она стала главным источником информации о жизни в советских лагерях послесталинского периода. В числе ее постоянных рубрик были “В тюрьмах и лагерях” и, позднее, “В психиатрических больницах”. Там печатались вести из лагерей и интервью заключенных. Поразительно точные и подробные сообщения о лагерных событиях – о болезнях диссидентов, изменениях режима, организованных протестах – приводили власти в бешенство: они не могли понять, как просачивается информация. Годы спустя один из издателей объяснял:
Что-то можно было передать с теми, кого освобождали из лагеря. Человек уезжал и потом где-то с кем-то встречался. Или можно было дать взятку вохровцам, чтобы во время свидания с родственниками они разрешили сообщить сведения – устно или письменно. Потом родственники передавали это в Москве дальше. В Мордовии, к примеру, охранников вполне можно было подкупить. Мордовские лагеря для политических были новые, их создали в 1972 году, и охрана там тоже вся была новая. Иногда вохровцы давали возможность что-то передать, потому что проникались сочувствием к нашему положению. В 1974‑м в лагерях была массовая голодовка, и охранники, видя все это, симпатизировали заключенным.
Подкупом тоже можно было действовать. Охранники мало что имеют, платят им немного, они все из провинции. Иногда достаточно было дать ему какую-нибудь вещицу из Москвы – например, зажигалку. Или он писал тебе адрес, по которому надо было послать его родным деньги или вещи, а он за это позволял передать информацию…[1866][1867]
