Николай Японский - Дневники св. Николая Японского. Том ΙI

14/26 октября 1891. Понедельник.

Цурусаки — Беппу — Мицу (Иё).

В семь часов утра отправились из Цурусаки; улицы города уже были украшены флагами — по случаю прохода войск на маневры. По всем деревням до Оита и в Оита — тоже; пред многими домами стояли ведра или кадки с водой для утоления жажды проходящих воинов; народ сновал по всем направлениям, жадный до зрелища; не доезжая до Оита — направо у реки видели лагерь, налево шла стрельба — производилось ученье; толстый генерал, стоя на мосту, в бинокль наблюдал маневр. Мы проехали чрез Оита, не останавливаясь; в селении Кантан сели на лодку и переправились на берег, где, проехавши опять 1 ри в тележках, остановились в Беппу, чтобы, дождавшись парохода, следовать дальше. На лодке я откровенно сказал о. Петру, какое впечатление вынес из обзора его Церквей: «Это впечатление — отчаяние; все катихизаторы ленятся и бездействуют; ни одной Церкви нет удовлетворительной; лучше других Янагава, но и там — совсем охладевшие, вроде Павла Айноура, показывают беспечность катихизатора, да и его самого — о. Петра, ибо там и его родной дом, и его священническая резиденция. Если чрез два года найду Церкви в таком же положении, то катихизаторы будут отставлены; достаточно будет священнику иногда приезжать, чтобы преподавать таинства тем немногим христианам, которые ныне имеются. Десять Церквей у него (со включением Фукуока) — Церкви не юные, ибо уже десять лет тому назад некоторые существовали — и во всех христиан в совокупности только 245 человек, со всеми ослабевшими в вере в том числе; стоит ли же содержать катихизаторов при таком ничтожном результате их деятельности! А расход–то ведь какой! Я до того опечален тем, что видел, что от стыда не буду в состоянии ни слова написать в Россию о своем обзоре. Пусть отныне о. Петр строго наблюдает за подведомыми ему катихизаторами; пусть теперь же, вернувшись в Янагава, составит письмо и разошлет ко всем им такого содержания: „Вы обещались Епископу отныне трудиться, так исполняйте обещание, не забывайте о нем“. Потом, при своем объезде Церквей в декабре, пусть хорошенько посмотрит, трудятся ли; если кто опять ленится, пусть сделает строгий выговор с угрозой сделать вычет из содержания, если не исправится (не трудиться да не есть); если после вычета — в месяц–другой все–таки не будет найден трудящимся, пусть отошлет такого в Миссию, которая будет знать, как поступить с ним (или вновь испытает, или прямо отставит). Пусть не позволяет катихизаторам оставлять своих мест и произвольно начинать проповедь в других (что делается катихизаторами большею частью просто для развлечения, а не по нужде)». — На сем месте прервали писанье в Беппу извещением, что пришел пароход, идущий в Мицу, в провинции Иё, на Сикоку, откуда–де всегда есть случай в Бакан. Отправились в два часа. Пароходик с удобной каютой первого класса, где можно сколько угодно спать и скучать, за неимением другого дела. В двенадцать часов ночи прибыли в Мицу, где после строгого полицейского досмотра моего билета, причем, так как в нем не обозначена провинция Иё, пришлось объяснять, что здесь я совсем случайно, только по пути в Бакан, нашли не менее удобную гостиницу, где можно было бы спокойно доспать ночь, если бы не феноменальный храп какого–то гостя за бумажной перегородкой.

15/ 27 октября 1891. Вторник.

Мицу — Хиросима.

Оказывается, однако, что в Бакан из Мицу не всегда есть случай, а в Хиросима — каждый день; итак, направляемся в одиннадцать часов утра в Хиросима, откуда, говорят, уже неложно каждый день идет пароход в Бакан. — В Хиросима прибыли в пять часов пополудни, на дрянненьком пароходике в отвратительном обществе двух баб, из которых одна все время хрипела, как зарезанная, в какой–то свисток во рту, и обе вместе хохотали, как сумасшедшие; чтобы по возможности убежать от сего общества, я углубился в чтение повести, подаренной мне в Оита автором Сато Куратаро, и потерял всякое уважение к нему как к автору: преплохая повестенка, в которой герой — какой–то юноша — точно деревенская кукла — сначала представлял завзятых буддистов, потом христианских проповедников; цветы красноречия кое–где рассыпаны, и дрянные цветы, которые только и годны на то, чтобы их бросить. Хорошо, что я воздержался от окончательного предложения ему — поступить в качестве христианского писателя на службу Церкви; отзывы об нем такие лестные были. — В пятом часу снялись на большом пароходе Юсен–квайся из Хиросима, во втором классе, довольно, чистом и удобном; ужинать дали здесь же.

16/28 октября 1891. Среда.

Модзи — Орио — Ногата — Куцинохару.

В шесть с половиною часов прибыли в Модзе и остановились до отхода поезда железной дороги в гостинице. — О. Петру Кавано дал дорожный образок Богоматери в серебряном окладе. Но в разговоре с ним узнал, к изумлению, что он до сих пор ни разу не был в Куцинохару, с тех пор, как поставлен иереем; поди вложи в сих полуистуканов сердце пастыря! Подивился и побранил его, а больше — что же! И мог ли я предвидеть такую беспечность!.. Обещался вперед всех христиан посещать, особенно тех, где нет катизихатора, и исполнит — да Бог весть!

В десятом часу отправились по чугунке до Орио. второй станции дальше Кокура; в Орио высадились, пообедали под навесом, дождались бокового поезда, идущего из Вакамацу, 4 ри от Орио в Ногата, ри 5 в сторону по направлению Куцинохару; в половине второго вышли из Орио и скоро были в Ногата, дальше каковго города железной дороги еще нет. От Ногата 4 ри до города Иицука. отсюда 1 1/2 ри до деревни Куцинохару. где христиане. В Ногата домов тысяча, в Иицука домов шестьсот. От Ногата начинаются угольные копи, разрабатываемые Компанией Мицубиси; протекающая здесь река вся покрыта была лодками под парусами, сгрузившими уголь и поднимавшимися за новым грузом; здешний уголь, говорят, гораздо хуже, чем в Карацу; добывается его очень много. От Ногата на тележках доехали до Иицука, где во время перемены тележек поужинали и затем в половине шестого часа вечера прибыли в деревню Куцинохару. Дорога пролегает по отлично возделанной местности; заходящее солнце обливало поля чудным светом; вечер был восхитительный. Но по прибытии в деревню доброе впечатление тотчас улетело. В Куцинохару всего домов тридцать — самых простых мужиков; христиане — в пяти домах; в одном Петр Нагатоми, хозяин, но хозяйка его учения не слушает, — «букоцу», выражается о ней Петр, в другом его брат Моисей, в третьем Кирилл Каваба, сын хозяина, больной глазами, в четвертом Лукия, вдова Якова, с детьми — Михеем, восемнадцати лет, которого мы не видали, — в отлучке был, и Исидором, двенадцати лет, но которого имени не знала ни мать, ни он сам, а сказала язычница, тут же в доме Лукии пекшая семье; вот и вся Церковь. Прежде всех заехали к Петру Нагатоми, — «дома нет», на «гоцисоо» куда–то позван; жена его, приняла довольно приветливо и указала комнату, где можно было оставить чемоданы; потом отыскали Лукию, — «Икона где же?» — «Икона есть, да я ее убрала». — «Стало быть, и не любится?» Промолчала. Потом нашли пятый дом Александра Абе по–видимому, глупенького, но доброго мужичонка; в доме тоже один он христианин; мать старуха — не крещена, у Александра нашли церковную икону Спасителя, но киот без стекла и позолота по краям вся объедена крысами; тут же нашли и церковные книги; поверили по каталогу — все целы, кроме отмеченных, должно быть, рукою одного из бывших здесь катихизаторов, что потеряны; но молитвенных книг, кроме крошечного ниссёо кёобун, ни одной, так что, когда пришлось служить, не по чем было и вечерню отправить. Часам к семи собрались христиане в доме Александра; пришло человек десять и язычников. О. Петр отслужил краткий молебен; после него я, опрокинув ящик с книгами и усевшись на него (в рясе и панагии), принялся поучать собрание; женщины, должно быть, нисколько не понимали; Александр тоже, преклонившись до земли слушал — вероятно, думал, что я журю, а я просто говорил, чтобы они молились, чтобы посвящали дела свои Богу, и тем готовили себе Царство Небесное и прочее. В середине проповеди вдруг поднимается шум ужаса между женщинами и детьми, сгруппировавшимися налево от меня, — смотрю — ползет в четверть длины насекомое, мукаде, очень ядовитое; я приостановил проповедь, пока его, сначала нажавши трубкой, взяли в железные хаси и унесли с тем, чтобы сжечь на жаровне, чего, однако, не сделали — мукаде вырвалось и убежало. Я продолжал прерванную проповедь и закончил ее наставлением непременно творить молитвы — утреннюю и вечернюю, пред пищей и после, пред работой и после, а также, когда кончатся теперешние полевые работы и будет посвободней, собираться вместе и читать Священное Писание и другие имеющиеся здесь религиозные книги и вместе, сообща, объяснять их для себя, так они будут поддерживать в себе знание учения и теплоту веры; говорил, чтобы они это делали по воскресеньям, после общий молитвы; советовал приглашать на эти собрания и соседей язычников. Все это обещались делать, то есть после изложения пункта на вопрос: «Будете ли исполнять это?» — Отвечали: «Хе». Уверял я их, что с этого времени их священник, вот здесь находящийся о. Петр будет непременно посещать их, раза три или четыре в год для преподания им Святых Таинств и научения их; уверял также, что как найдется катихизатор, которого можно послать сюда, то он непременно будет послан — для Куцинохару и вместе для Иидзука, потому что собственно в Куцинохару для него недостаточно было бы дела. Под конец моей речи пришел и Петр Нагатоми, видимо с гоцисоо, с запахом вина и красным лицом; ему вкратце сказано было то, что изложено прочим христианам, и он согласился на все и обещался, как они, поддерживать здесь христианство. Во время речи между тем у меня созрело решение в этот же вечер отправиться в обратный путь и ночевать в Иидзука; хотел было прежде переночевать здесь, чтобы завтра утром еще раз помолиться с христианами и поговорить с ними; но, видя, как они ныне заняты (самое горячее время жатвы и уборки риса), я сообразил, что завтра утром не соберешь их на молитву, да и молитва была бы не в молитву и беседа не в беседу, если бы насильно оторвать их целое утро от работы; итак, я удовольствовался тем, что видел и эту Церковь, и помолился хоть раз с христианами, и положил — тотчас же распрощаться с ними; мать Александра и Петр Нагатоми из вежливости предложили каждый у себя ночлег, но не настаивали, и Александр отправился найти человека снести наши с о. Петром чемоданы в Иидзука; я между тем оделил медными крестиками и образками христиан и дал икону 12–ти праздников и два вида храма для здешней Церкви. В девять с четвертью часа вечера мы отправились пешком до Иидзука при свете фонаря в руках несшего чемоданы, и в десять с четвертью были на месте, в гостинице в Иидзука, где нашли удобный ночлег. Лука Кадзима лет восемь тому назад был отправлен на проповедь в Фукуока, но самопроизвольно позванный кем–то, лежавшим здесь в больнице, отправился в Куцинохару, и там вот, в глуши, явилось несколько христиан; затем там были С. Кунгимия, П. Нонака, Иван Мабуци, С. Танака, и ровно ни на йоту не умножили Церковь и не подвинули христиан дальше в знании веры и исполнении христианских обязанностей, а напротив — опустили все: некоторые ушли в язычество, некоторые совсем охладели, а оставшиеся и имена свои христианские позабыли. Вот до чего доводит самопроизвольство катихизаторов! Не следовало бы этой Церкви и родиться на свет, а нужно бы вместо того быть Церкви в Фукуока; теперь же в этом самом большом на Киусиу городе у нас нет ничего, а в деревнях в тридцать домов — Церковь, но близкая к ничтожеству, ибо где же в этой глуши досмотреть! А расходов–то сколько было и на эту Куцинохару! Вперед нужно строго следить за катихизаторами, чтобы не произвольничали, а служили там, где поставлены, или же, если нужно, переменить место, делали это по сношении со священником и Миссией и с их разрешения.