Николай Мельниченко - Еще вчера. Часть вторая. В черной шинели

– Так меня заставляют… – испуганно жалуется подполковник мне(!). Отпускаю его, бедного и слабенького: все ясно. Я даже знаю, кто именно его заставляет…

Неожиданно одним из скрытых моих врагов стает мой друг и начальник Олег Власов. Главный инженер на правах друга нагружает меня ненужными командировками, монтажными работами на второстепенных объектах, всякой другой чушью, по-дружески приговаривая:

– Не бойся, выдержишь!

Мой друг Олежка – неплохой мужик, широкой и щедрой души. Слово «друг» я пишу без всякой натяжки и иронии. Он поделится последним, всегда придет на помощь. Вот только его мучают комплексы и жена Лера. Комплексы развились еще во времена строительства наших фазенд: мои решения оказывались лучше, и волей-неволей ему приходилось переделывать собственные. Например, наружную обшивку дома вагонкой я напускаю на кирпичи цоколя, чтобы зрительно снизить высоту дома. Работа нудная, Олегу не хочется ее делать.

– Это только тебе нужно: дом стоит у дороги, все видно!

После окончания стройки «юбку» приходится делать и Олегу: его дом выглядит уродливо. Только теперь и дополнительная обшивка, сооруженная с большим трудом, смотрится как чужеродная «нашлепка».

– Ты ставишь слишком много окон, – говорит Олег и «экономит» два окна. Весной, после длительной «пилёжки» Леры, ему приходится самому выпиливать проем в готовой стене и вставлять окно: без него – темно, как в погребе…

Лера его пилит постоянно и злобно. Главный враг – командир Булкин. Разговор при мне:

– Тебя, идиота безмозглого, он гоняет по командировкам, а сам за твоей спиной хорошо живет дома!

Наверняка знаю, что точно то же она поет Олегу обо мне, после чего я убываю в очередную ненужную командировку, бросив неотложные дела. Женщина не понимает, что именно от нее вполне добровольно «отбывает» ее муж в командировку. Там – полная ламбада. Подчиненные знают слабость своего Главного и не скупятся на зеленого змия… Давно уже этот зверь забрал в мир иной моего друга, подводника, капитана второго ранга Власова Олега Евгеньевича…

Не в моих правилах жаловаться, и я борюсь в одиночку. Еще не осознав, что это системный кризис, я считал, что все неприятности – следствие недостатков моего характера, чему, увы, имелись довольно многочисленные примеры. Я уже имел выговор «за нетактичное поведение», когда я ограждал своих матросов от «сельхознавозработ». Чудом избежал наказания, когда в «высоком» звании старлея на многолюдной палубе «большого охотника» крыл площадным матом полковника Циглера. Меня дважды изгоняли из партбюро за восстание «против линии»; последний раз – против лазания с сапогами в душу моего прапора…

Теперь, во время затягивания петли на шее, мой характер вряд ли смягчился. Из-за каждого пустяка я мог «завестись» с полуоборота, нарушая нормальные отношения даже с вполне дружелюбными начальниками и товарищами.

В оправдание могу сказать, что свои «нервы» я никогда не показывал подчиненным: в лаборатории всегда была нормальная – рабочая и дружелюбная атмосфера. Конечно, это не касалось бездельников и всяких прощелыг, которые иногда выявлялись в лаборатории. С ними я просто расставался быстро и без колебаний.

Я призадумался: что делать дальше, как преодолеть очередной, хотя и несколько виртуальный, штопор? Однако дальнейшие события совершенно неожиданно пошли другим руслом.

Где-то в верхах провернулось некое колесико. В Управлении Монтажных работ (теперь оно называлось в/часть или открыто ССУ – Специальное строительное Управление) оказалось свыше 700 сварщиков, что по каким-то нормам (достаточно было 500 человек) требовало введение должности Главного сварщика. Стадо разрослось, и закон требовал появления «верховного пастуха», отягощенного знаниями и облеченного полномочиями, чтобы «направлять и пестовать» стадо. Сложность работ, которая тогда уже сильно понизилась, – не играла никакой роли. А зря: именно сложность работ, а не только количество людей, должна быть определяющей для появления должности Главного…

Фактически я уже давно исполнял функции главного сварщика, решая обширные вопросы сварки (оборудование, технология, «радиоактивный» контроль, учеба и другие) для всех организаций УМР, особенно – 122 завода.

Техническая иллюстрация предыдущих тезисов. Пару лет назад УМР предложили очень выгодные работы с титановыми конструкциями. Мне был задан вопрос: что для этого надо?

Я очень обрадовался, что мы сможем освоить новые, очень высокие технологии, которыми даже в Ленинграде владели немногие организации. Честно и подробно написал список мероприятий, необходимый для освоения титана, металла весьма тонкого и нетерпимого к любой грязи и обычному разгильдяйству. Нужны были отдельные «титановые» зоны на заводе, со своими гильотинами, токарными и фрезерными станками. Для сварки требовались: аргон высокой чистоты, специальные горелки, вакуумная обработка проволоки при высокой температуре. Даже удаление титановой стружки имело «нюансы». И, конечно, надо было учить людей. Короче: с титаном надо обращаться на «вы», культура производства должна быть значительно выше, чем даже при работах с нержавеющими сталями. Кстати, когда мы осваивали нержавейку и алюминий, то проблемы были такие же. Теперь же у фирмы был шанс подняться на более высокую ступень, войти в ряды «грандов». Реакция начальства на мой доклад была «специфической»: от работ с титаном отказаться вообще. Мы скатились на уровень чуть повыше сантехника дяди Васи…

Мне сообщил Корякин как о решенном факте, что меня переводят в УМР. Несомненно, что сам он к этому тоже приложил какие-то усилия. Повышение – знак доверия. Начальство, очевидно, нисколечко не сомневалось, что подполковник бегом побежит на новую должность, чтобы получить звание полковника. Я возмутился:

– А меня спрашивали, хочу ли я туда идти?

Это возмущение, увы, имело основание, и не одно. К тому времени мне исполнилось 50 лет. Я прослужил около 27 лет и мог уйти на пенсию. Почти все мои командиры были дельными инженерами и отличными людьми, с уважением относились к моему труду, что помогало жить и работать. УМР же для части в последние годы выступало ненужной бюрократической надстройкой, неким нахлебником, а часто – и тормозом. Примеров на эту тему было много, и часть из них касалась непосредственно меня.

И еще одно обстоятельство – человеческие качества руководителей УМР. Если его первые начальники Сурмач, Пейсахович, Большаков были гигантами, то последние не внушали мне ни доверия, ни уважения. Особенно тот, «под руку» которого мне предстояло пойти – Сергей Александрович Суровцев. Я был свидетелем возмутительного случая. При большом стечении народа на каком-то мероприятии, Суровцев, как на мальчишку, орал матом на другого полковника, обзывая его всякими непотребными словами. Тот что-то униженно и тихо лепетал в свое оправдание. Я представил себя в положении «облаиваемого» и понял, что в ответ не только прожег бы такого шефа русским глаголом, но и другими действиями цинично попрал бы все воинские уставы.