Российский либерализм: Идеи и люди. В 2-х томах. Том 1: XVIII–XIX века - Коллектив авторов
Арсеньев признавал «допустимость и справедливость» частичного отчуждения земли у помещиков в ходе неизбежной аграрной реформы: «Можно спорить о целесообразности такой меры, о ее практической осуществимости и государственной необходимости – но нельзя отрицать ее легальность, ее юридическую корректность». Арсеньев был убежден в том, что опыт крестьянской реформы 1861 года был применим и в конкретных условиях России начала 1900-х годов («в таких же – или еще больших – размерах, на таких же основаниях и с таким же правом»). При этом он считал полезным перенесение этого вопроса с юридической почвы на почву политическую и экономическую: «Законы пишутся и издаются в виду ближайшего, а не отдаленного будущего. Если настоятельная крестьянская нужда может быть удовлетворена принудительным отчуждением значительной доли частновладельческих земель, то против этой меры нельзя возражать указанием на вероятную или хотя бы неизбежную недостаточность ее впоследствии. С изменением условий изменяются и потребности, и способы удовлетворения потребностей… Нет надобности, поэтому, жертвовать реальными интересами живущих ради предполагаемых интересов еще не родившихся поколений». Что касается пользы сохранения «культурных» хозяйств, Арсеньев не сомневался, что живущие по соседству с ними крестьяне без труда поймут это.
Весной 1906 года, в период предвыборной кампании в I Государственную думу, Арсеньев высказался против идеи бойкота выборов. Что же касается перспектив собственного участия в работе первого российского парламента, то, реально оценивая ситуацию, он признавал: «Никаких шансов на избрание. <…> В Лужском уезде и во влиятельных губернских земских кружках преобладает „Союз 17 октября“, а в Петербурге он разделяет влияние с Конституционно-демократической партией. Я об этом впрочем отнюдь не жалею, потому что и возраст, и расстроенный слух, и слабый голос делают меня непригодным к этой обязанности».
На выборах в I Думу имя Арсеньева было включено в списки выборщиков Петербургским комитетом Конституционно-демократической партии. В прессе отмечалось, что его безупречная репутация не требует дополнительной рекламы, однако в Думу он все-таки не был избран. На завершающем этапе выборов во II Думу он также потерпел поражение, оказавшись слишком умеренным для петербургских избирателей. Согласно своей привычке «не отступать перед возможным или даже вероятным поражением» Арсеньев участвовал и в следующей избирательной кампании, осенью 1907 года, однако и на этот раз успеха не имел.
Не имея возможности непосредственно участвовать в парламентской деятельности, К.К. Арсеньев продолжал обращаться к обществу с печатной трибуны. Понимая объективные причины народных выступлений (стачек, забастовок и даже вооруженных восстаний), признавая в отдельных случаях их определенный эффект, Арсеньев расценивал эти методы борьбы как «обоюдоострое оружие» и продолжал считать путь насилия тупиковым. По его убеждению, возможности мирного решения назревших проблем и постепенной трансформации России в конституционную монархию на путях реализации начал, провозглашенных Манифестом 17 октября 1905 года, были далеко не исчерпаны. Арсеньев обосновывал идею ответственности правительства перед Государственной думой, полагал, что интересы страны могут быть обеспечены лишь при наличии гармонии между Думой и кабинетом министров. Чем серьезнее и глубже разногласия между правительством и народным представительством, – замечал он, – тем неизбежнее отставка первого, так как спокойствие государства, благосостояние народа важнее, чем авторитет нескольких министров. Выступление Столыпина в Думе 6 марта 1907 года Арсеньев прокомментировал следующим образом: «Слова „не запугаете“ должны быть начертаны на знамени каждого правительства. Иначе оно не будет властью». Однако он считал, что в конституционном государстве не может быть и речи об отождествлении государства и правительства. «„L'etat c'est moi“ – не может говорить даже конституционный монарх, не только правительство».
Призывая к объединению сил умеренной оппозиции и образованию в Думе и стране конституционного центра, Арсеньев, в частности, проводил мысль о том, что между либерализмом и социализмом в России никогда не существовало непримиримого противоречия, той «китайской стены», которая разделяла их на Западе: «Идеалы партий, которые можно объединить под именем левого центра, и партий, составляющих левый фланг русской политической армии, различны, но не противоположны». Характеризуя эту особенность русского освободительного движения, он отмечал: «Либеральной партии у нас нет, может быть, потому, что нет и ничего похожего на тот общественный класс, из которого она исходила и видам которого она служила на западе Европы. С искреннею преданностью конституционным началам у нас неразрывно связано стремление к коренным реформам в главных сферах народного труда – рабочей и аграрной. <…> Государственному вмешательству в экономические отношения отводится такая роль, с которой решительно несовместима охрана узких классовых интересов».
Арсеньев подверг критике политику властей, направленную на ограничение деятельности политических партий: «В конституционном государстве существование партий, представляющих собою все цвета политической радуги, совершенно неизбежно и совершенно необходимо. <…> Неизбежно – потому, что общность целей естественно влечет за собою согласованность действий; необходимо – потому, что без прочных организаций слишком велик был бы хаос перекрещивающихся взглядов и стремлений». Он подчеркивал, что требование регистрации партий противоречит основам конституционного строя: «Раз есть налицо условия, ведущие к образованию партии, она образуется и будет существовать, сколько бы на нее ни налагалось запрещений. <…> Утверждение партии правительством – явный абсурд, как потому, что правительство является здесь судьею в собственном деле, так и потому, что отказом в утверждении не прекращается, а лишь затрудняется деятельность партии. Все партии законны и официальной регистрации не подлежат». Реестр партий с правдивой их оценкой может быть составлен только историей – таков был главный вывод Арсеньева. В период работы II Думы он выступал за предоставление широкой свободы выражения депутатам-социалистам: «Необходимо открыто и прямо признать их существование, отказаться от полицейского и судебного их преследования, ввести их в сферу действия общего права. Опасны не идеалы социализма – опасны средства, пускаемые в ход для их немедленного, насильственного осуществления… Нужно отказаться от предубеждения и ближе изучить требования противников в виду старинного афоризма: есть чему и у врага поучиться!»
1907-й год, ставший рубежным в истории Первой русской революции, совпал со знаковой годовщиной в судьбе Арсеньева – 50-летием литературной и общественной деятельности. Совет Петербургского университета удостоил его степени доктора государственного права, а Московский университет избрал почетным членом. Из многочисленных откликов на это событие приведем оценку места и роли Арсеньева в освободительном движении, принадлежащую А.Ф. Кони, его давнему соратнику. Он высоко оценил «цельность нравственного образа и последовательность в слове и деле», «громадную эрудицию» Арсеньева, «точность и изящность» его анализа общественных учений и явлений. Характеризуя Арсеньева как яркого представителя эпохи реформ Александра II, неизменного приверженца принципов политической свободы, веротерпимости, уважения к человеческой личности «вне всяких племенных или религиозных „межевых знаков“», Кони замечал: «Вся его публицистическая деятельность, несмотря на его всегда уравновешенный тон и умеренный язык,
