Лев Хургес - Москва – Испания – Колыма. Из жизни радиста и зэка

Надо сказать, что женская проблема стояла на Колыме для вольных мужчин очень остро. Вольных женщин на Колыме было мало, из-за чего порою происходили целые бои претендентов. Зэков-мужчин, особенно контриков, эта проблема мало волновала: они с голодухи еле ноги таскали. А вот стрелки ВОХРа, преимущественно молодые, здоровые и нормально питающиеся люди, были на женщин голодные как волки, не брезговали никем – лишь бы женщина. ВОХРовское начальство это прекрасно понимало и иногда назначало стрелков конвоировать женскую бригаду на лесоповал. А уж там, за буханку хлеба, женщины охотно вспоминали свою вольную специальность: оставались довольны и стрелки – и дешево, и сердито. Бригадирши женских бригад отлично знали физическое состояние своих подопечных и стрелкам заразных не подсовывали, так что все были довольны.

Но тут грянул гром: на одном из приисков целая группа стрелков подхватила от одной зэчки сифилис. Замять эту историю не смогли. Стрелков судили военным трибуналом и по статьям за контрреволюционный саботаж и дезертирство приговорили к расстрелу, но с заменой штрафбатом, и отправили на фронт. Грозный приказ по этому поводу был оглашен по всем подразделениям ВОХРа на Колыме, в том числе и у нас.

Тут наши стрелки стали метать икру, в том числе и наш конвоир Шахмаев, обычно отпускавший меня со своей личной запиской на «свободное хождение от стеклозавода в лагерь». Как-то утром он отпустил всех по своим рабочим местам, а мне велел зайти к нему в караулку. Тщательно прикрыв дверь, Шахмаев сказал: «Скажи, Хургес, ты же инженер, как можно узнать – заразная баба или нет?»

От такого вопроса я поначалу опешил, а потом, видя, что задан он совершенно серьезно, попытался уклониться от ответа, заявив конвоиру, что я инженер, а не врач. Но он настаивал, и тогда я рассказал ему про реакцию Вассермана и прочее. Узнав, что на это требуется больше месяца, Шахмаев пришел в ярость и заорал: «Что ты мне голову морочишь? Реакция, реакция… Где я тебе буду целый месяц ждать? Мне надо так: лежит баба – посмотрел – узнал, заразная или нет. Вот что мне надо, а ты мне реакция, реакция, месяц ждать… Понял?»

Когда я ему ответил, что таких экспресс-методов не знаю, Шахмаев еще больше разозлился: «Ах ты, мерзавец, шпион, вредитель, на воле вредил и здесь не хочешь исправляться? Попомнишь ты у меня! Не будет тебе больше никаких записок. Здесь будешь работать. Кому понадобишься – пришлет за тобой стрелка, а все остальное время будешь здесь, в этой зоне землю копать. Пошел вон! Бери кайло и долби яму, а я уж присмотрю, чтобы ты не филонил!»

И вот начались для меня черные дни: в зоне Шахмаев сейчас же гонит меня на яму и чуть заметит, что я присел передохнуть, поднимает сапогом или прикладом. Вижу я: дело плохо. Как быть? Как избавиться от этого зверя? Перейти обратно в лаптежный – доходиловка: 450 граммов хлеба, а я уже привык к более-менее вольготной жизни. Пошел я к нашему лагерному врачу, милейшему Борису Максимовичу Мустафину и рассказал ему всю историю. Мустафин сперва долго смеялся, а потом начал рассуждать: «Ведь ты, Лева, прекрасно понимаешь, что таких экспресс-методов в природе пока не существует. Но с другой стороны, все заразные женщины у нас на строгом учете, бригадирша женской бригады их прекрасно знает, да и они сами знают, что за умышленное заражение венерическими болезнями получат солидную прибавку к сроку, не говоря уже о том, что стрелок, которого такая женщина заразит, обязательно ее пристрелит. Так что процентов на девяносто девять с гаком можно считать, что заразиться от наших женщин стрелки не смогут. Раз уж этот паразит никак не хочет от тебя отцепиться, он ведь татарин, а татары все очень упрямы, я это знаю – сам татарин, то надо его как-то ублаготворить. Можешь по части экспресс-метода придумать что угодно, только проси Шахмаева держать сказанный тобой способ в секрете, и все будет в порядке, а шансов на заражение у наших стрелков гораздо меньше, чем у нас с тобой пережить это черное время». Тут же мы с Мустафиным и «разработали» наш экспресс-метод обнаружения венерических болезней.

Назавтра я отозвал Шахмаева в сторону и сказал ему, что у меня есть кое-что ему сообщить, но по строжайшему секрету. Вошли в его кабинет, Шахмаев тщательно прикрыл дверь, сел на табурет и придвинул ко мне второй. «Вот что, Шахмаев, – начал я, – есть один такой способ, но я тебе его не говорил, потому что тебе будет неприятно им пользоваться». «То-то же, – осклабился стрелок. – Оказывается, знаешь, что я тебя просил! Недаром вас, блядей, пересажали, все вы знаете, а для народа сделать ничего не хотите! Ну, хрен с тобой, говори, а я уж в долгу не останусь».

Тут я начал: «Понимаешь, Шахмаев, нужно иметь с собой пузырек с соленой водой и ватку. Ты вылей эту воду в стаканчик, обмакни туда ватку, и осторожно поведи этой ваткой женщине по причинному месту, но только смотри осторожнее, чтобы на твоих пальцах не было ранок или царапин, лучше всего это делать в тонких перчатках, а потом эту ватку брось в соленую воду. Если вода посинеет, то женщина заразная, гони ее в три шеи, а руки тщательно вымой с мылом, если же вода останется прежней, то все в порядке, женщина здорова и тебе ничего не грозит».

«Ну, это все сделать всегда можно, – со вздохом облегчения произнес Шахмаев. – Соль у нас на кухне есть, ватку найдем, да и перчатки тоже. А это надежно?» – «Что за вопрос! – возмутился я. – Что я, сам себе враг? Только смотри, никому, даже своим врачам, ни слова: это секрет старинной еврейской медицины, и кроме тебя, я его никому открывать не собираюсь. Сам я на воле всегда так делал и, как видишь, здоров в этом отношении».

Шахмаев внимательно слушал, время от времени утвердительно кивая головой. Короче говоря, «забил я ему бабки» весьма основательно, и когда я кончил, Шахмаев, с угрожающими нотками в голосе сказал: «Ладно, Хургес, попробую. Будешь пока получать записки и ходить вольно, но если со мной что случится по этой части, тебе хана».

На этом и поладили. Снова дал мне Шахмаев записку и отпустил, да еще в придачу дрюкнул с пол буханки хлеба, с чем и посчитал себя со мною в расчете. Я пошел по своим делам, а Шахмаев на другой день попросился конвоировать женщин на лесоповал. У меня снова начался порядок: котлован я уже больше не долбил, ходил себе по заводу, а если позовут, то по вольному поселку: где волосок лампочки накину, где плитку или утюг починю, а где и несложную проводку сделаю. А если и нет «шабашки», то все равно сидеть в теплой дежурке приятнее, чем долбить мерзлую землю на сорокаградусном морозе.

Шахмаев тоже был доволен (видать, соленая вода так ни разу не посинела) и иногда, после конвоирования женских бригад, мне заговорщически подмигивал.