Василий Митрофанов - С крылатыми героями Балтики

Первая помощь летчику была уже оказана. Наложены асептические (стерильные) повязки на раны, введена противостолбнячная сыворотка, морфий. Оставалось добавить иммобилизацию - шинирование поврежденных множеством разной величины осколков левой руки и левой ноги.

Раненый бледен. Вероятно, не только и не столько от потери крови. Это был один из верных признаков истощения организма, результат предельного нервного напряжения в тяжелом полете. Отсюда целая совокупность и других признаков: общая слабость, несвойственная Павлову вялость жестов и речи, апатия, определенная безучастность, низкое кровяное давление, слабый пульс, холодный потный лоб, синюшность губ, учащенное поверхностное дыхание.

С моим появлением раненый заметно повеселел и спросил, что с остальными. А потом стал улыбаться, шутить и рассказывать, как все случилось. Моя попытка убедить, что основное нам уже известно от Пимакина и Ткачева и что ему лучше теперь полежать спокойно, не вспоминать и не переживать все снова, оказалась напрасной. И я понял: летчик не успокоится, пока не расскажет. Я стал внимательно слушать.

В неравном бою нашей шестерки "яков" с восемнадцатью ФВ-190 самолет Павлова получил серьезные повреждения. Разбита приборная доска. Рядом с кабиной пробито левое крыло. Пробит бензобак. В пробоинах и правая плоскость. Но самолет управляем! Кабина заполнилась дымом. Дышать трудно. Фонарь еле удалось открыть: повреждены пазы, а левая рука и нога отяжелели, стали непослушными. Рукав гимнастерки и брюки пропитались кровью.

Он развернулся в сторону Невы. На ее правом берегу - наши. Мотор то и дело дает перебои, угрожая остановиться. От перебоев в моторе корпус самолета все время вздрагивает. Вдобавок ко всему вражеский истребитель преследует и короткими очередями ведет огонь. Но безрезультатно. Причиной тому железная воля Павлова: он все время сбивает прицеливание врага, маневрируя отворотами и скольжением.

Но вот подоспела на помощь новая группа "яков". Пирату, надеявшемуся на легкую добычу, не удалось уйти от расплаты. Он вспыхнул факелом, врезался в землю и взорвался. На душе у Павлова стало легче. Одна смертельная опасность отпала. Теперь все зависело от собственного подбитого самолета. Только бы не отказал мотор.

- Тяни, вывози, сивка! - пытается громко крикнуть Павел Иванович. - И, как видишь, доктор, сивка вывезла...

Продолжая рассказ, он заметил, что очень опасался взрыва самолета. Ведь кабину все время наполняли пары бензина и эмульсия масла. Прыжок с парашютом исключался: сначала было рано - внизу противник, потом стало поздно - высота потеряна, силы на исходе, мотор вот-вот остановится и тогда - катастрофа.

Заметив подходящую площадку, летчик решил садиться. Убрал газ и с большим усилием перекрыл кран. Наудачу выпустил шасси. Расчет оказался точным: самолет, плавно коснувшись земли, благополучно остановился. С трудом выбрался из кабины. Немного отойдя от машины, упал, потеряв на какое-то время сознание. А когда оно вернулось, встать от слабости уже не мог. Вскоре подбежали люди и доставили его в Ковалево.

По свидетельству Павлова, в тот день "яки" сбили восемь вражеских самолетов. Досталось и "якам". Все они были подбиты, половина летчиков ранены.

Пока я сидел у постели Павлова, пришла санитарная машина. Ее прислал Кузьминых. Он знал, куда направить. С медицинской точки зрения противопоказаний к эвакуации не было, и мы двинулись в путь - в свой лазарет в Приютине.

Тридцать лет спустя, 9 августа 1972 года, в газете "Страж Балтики" была опубликована (посмертно) статья Павлова "Над Синявинским плацдармом". Вспоминая случай с ранением и нашу с ним встречу, Павел Иванович пишет буквально следующее: "...появился наш следопыт, как мы звали полкового врача Василия Георгиевича Митрофанова. Он душою чувствовал, где могут произвести посадку подбитые самолеты, где находятся живые или погибшие летчики полка. Многие обязаны жизнью этому человеку". Вероятно, меня поймет читатель, если скажу, как дорог и трогателен для меня столь теплый отзыв боевого летчика, любимого командира. Но вернемся к прерванному изложению.

По прибытии в Приютино мы узнали, что недалеко от поселка Колтуши летчик Кузьминых с бреющего полета отчетливо видел остатки сгоревшего самолета. Рядом - никого. Примерно в полукилометре он отметил зенитную батарею. Там, по мнению Кузьминых, могли кое-что знать о случившемся и туда следовало обратиться.

Сведения Козьминых уточняли направление поиска, но оставляли по-прежнему неясной и еще более тревожной судьбу Зосимова. Мы почти не сомневались: Козьминых видел остатки зосимовского "яка". Однако никто в полку не хотел верить и не верил в самое худшее: не такой он летчик, чтобы погибнуть.

Да, всегда при виде Зосимова казалось, что трагический исход не для него. Сам он решительно отвергал для себя такую возможность как нечто нелепое, отвергал легко, с улыбкой, без всякой рисовки. И не потому, конечно, что наивно закрывал глаза на опасности боевого полета. Отнюдь нет. В игнорировании возможности погибнуть на войне заключалось его личное отношение к психологической проблеме опасности. Барьер опасности летчики наши преодолевали повседневно и успешно. Преодолевал его и Зосимов, придерживаясь правила: "Успех летчика - в разумном бесстрашии". Только в этом случае, утверждал Зосимов, летчик может сполна реализовать свои профессиональные возможности в сложной ситуации и действовать с максимальным шансом на успех. Именно такому отношению к опасности училась молодежь у старших, на личных примерах Слепенкова, Павловых, Горбачева, Зосимова, Меркулова, Королева, Митина, Ковалева, Ломакина. Никто из них не понимал бесстрашие как безразличие к опасности. Это было бы противоестественно. Только психически больные люди не реагируют на опасность. Бесстрашные - это те, кто умеет отрицательные эмоции страха подавить силой воли, высоким сознанием долга. Таков был Зосимов.

Капитана Зосимова однополчане знали как одного из блестящих мастеров воздушного боя. Ровно через месяц после начала Отечественной войны, 22 июля 1941 года, он таранил на МиГ-3 фашистский бомбардировщик Ю-88, за что был удостоен ордена Ленина. А еще раньше за отличие в финской кампании Д. И. Зосимов принял из рук М. И. Калинина орден Красного Знамени. В августе 1942 года был награжден этим орденом еще раз. Только за три месяца (июнь - август 1942 года) капитан Зосимов имел на своем счету 5 сбитых самолетов врага. Недавно он один вел воздушный бой с восьмеркой Ме-109. Их длительные атаки окончились безрезультатно, несмотря на их восьмикратное превосходство в силах.

Дмитрий Иванович пользовался репутацией интересного собеседника. Надо сказать, что на редкость удачно, психологически удивительно совместимо, подобрался руководящий состав 1-й эскадрильи: командир, его заместитель, комиссар. Все они были великими оптимистами, не умевшими, казалось, унывать ни при каких обстоятельствах. Но главное, конечно, что их крепко объединяло, это глубокое знание каждым своего дела, чувство долга, обязательность, надежность во всем, И в большом, и в малом.