В. Огарков - Григорий Потемкин. Его жизнь и общественная деятельность

Вот при какой фантастически-роскошной обстановке путешествовала Екатерина. Все это невольно напоминает нам рассказы из “Тысячи и одной ночи”.

Но наряду с панегиристами князя были и совершенные антиподы во взгляде на его деятельность и это сказочное путешествие. Неоспоримый факт, что многое в упомянутой обстановке было показное и достигнуто лишь большими жертвами. Но некоторые суровые критики “светлейшего”, к числу которых принадлежит, например, Гельбиг, рассказывают совершенно невероятные вещи: что большая часть селений, показанных на пути императрицы, были не что иное, как театральные декорации. Ей показывали несколько раз одно и то же огромное стадо скота, которое по ночам перегоняли с места на место. Вместо муки в мешках, в интендантских складах был песок и, наконец, благодаря полицейским распоряжениям, толпы людей, пригнанных издалека, украшали дорогу, по которой ехала государыня. Весьма возможно, что кое-что в ходивших рассказах и было справедливо, в особенности последнее – о “сгоне” народа. Но многое в этих рассказах, представляющее “светлейшего” только ловким шарлатаном, не может никаким образом считаться справедливым. Правда, были несомненно грустные факты: выселение татар в Турцию, запустение великолепных садов, посаженных по велениям князя, болезни и прочее. Было много широких неисполнимых начинаний, заброшенных князем (вроде знаменитого собора в Екатеринославе, который должен был на “аршинчик” превзойти вышиной могучего Петра в Риме); но все-таки нужна была его энергия, фантазия, ум и способности, нужно было, наконец, могущество князя, чтобы сделать то хорошее, что действительно было сделано в недавно еще управляемом им крае.

Громадные награды и наименование “Таврический” были уделом князя после отъезда государыни, с которой он расстался в Харькове.

Долго еще отголоски этого путешествия звучали в России и Европе. Екатерину сопровождали многие посланники, и они в своих письмах разнесли по всем странам вести о могуществе и великолепии князя Тавриды. Но лучшею наградой ему были письма государыни, которая долго не могла забыть виденного.

“А мы здесь чванимся, – пишет она князю на возвратном пути из села Коломенского, – ездой и Тавридой, и тамошними генерал-губернаторскими распоряжениями, кои добры без конца и во всех частях”.

Из Твери: “Я тебя и службу твою, исходящую из чистого усердия, весьма, весьма люблю, и сам ты – бесценный; сие я говорю и думаю ежедневно”.

Из Царского Села: “Друг мой сердечный, Григорий Александрович! Третьего дня закончили мы свое шеститысячеверстное путешествие и с того часа упражняемся в рассказах о прелестном положении места Вам вверенных губерний и областей, о трудах, успехах, радении и усердии, и попечении, и порядке, Вами устроенном повсюду, и так, друг мой, разговоры наши, почти непрестанные, замыкают в себе либо прямо, либо сбоку твое имя, либо твою работу”.

Эти письма достаточно ясно рисуют как воспоминания Екатерины о пережитых впечатлениях во время вояжа, так и ее искреннюю и глубокую благодарность к старому другу.

Но за этой, начавшейся тяжелым прологом работ, поглотившей немалые жертвы людьми и деньгами, веселой и великолепной поездкой Екатерины последовал трагический, кровавый финал: новая война с Турцией, в которой Потемкину пришлось играть роль полководца. И мы видим, что этот баловень счастья, почти не знавший неудач и все легко приводивший в исполнение, при неуспешном начале кампании испытывал страшное уныние и готов был отказаться от многого, что, несомненно, составляло его лучшие дела.

Утомило ли бремя лет “светлейшего” и парализовало его душевные силы, или он начал ясно понимать неосуществимость своего широкого плана, но только мы видим, что Потемкин в первые месяцы войны обнаруживал страшную нерешительность и отчаяние. И тогда нам представляется трогательное зрелище: Екатерина, старая годами, но бодрая духом, в ласковых задушевных письмах вливает свежую энергию в душу тоскующего и отчаявшегося громадного ребенка, – как называли Потемкина некоторые современники.

Глава VI. Очаков, Петербург и Измаил

Отношения с Турцией. – Манифест о войне. – Первые неудачи. – Отчаяние князя. – Ободряющие письма государыни. – Первые успехи. – Приказ эскадре Войновича. – Победа при Кинбурне. – Нетерпение по поводу Очакова. – Князь жалеет солдат. – Байрон о Потемкине. – Пиры князя. – Штурм Очакова. – Лютый мороз. – Громадная добыча. – Радость по поводу взятия Очакова. – Пышная встреча князя. – Стихи Екатерины. – Проявления силы князя. – Выезд из Петербурга. – Знаменитые победы. – Роскошь Потемкина. – “Тебе, Бога, хвалим” с пушками. – Новый роман старого селадона. – Переговоры о мире. – Сцены в ставке князя. – Письмо Чернышева. – Штурм Измаила

Наши отношения с Турцией давно уже были натянутыми. Потеря Крыма и других владений на берегах Черного моря, демонстративная деятельность и нескрываемые планы Потемкина, организовавшего армию, строившего флот, собравшего массу артиллерийских снарядов и оружия во вверенной ему стране, – все это раздражало турок. А путешествие Екатерины принято было за вызов. Послы иностранных держав – английский, французский, прусский, кроме представителя нашего союзника Иосифа II, которым было неприятно возвышение России и возможность завладения Черным морем и Константинополем, – поддерживали задор турецкого правительства. Все это не могло привести к мирным отношениям, и 13 августа 1787 года, вскоре после отъезда Екатерины, наш посланник в Константинополе, Булгаков, был заключен в Семибашенный замок, а 7 сентября того же года последовал манифест о разрыве с Турцией. Началась война, сначала печальная для Потемкина, но потом завершившаяся блистательными делами: взятием Очакова, Фокшанами, Рымником, Мачином и кровопролитным, почти беспримерным в военной истории штурмом и взятием неприступной твердыни Измаила. Из секретного рескрипта Екатерины к Потемкину, относящемуся еще к концу 1786 года, видно, какими громадными полномочиями снабжался князь в вопросе отношений с турками; ему предназначалась главная роль как в ведении войны, так и в зачине военных действий. Нашему послу Булгакову было предписано представлять донесения как императрице, так и Потемкину, с инструкциями которого посол должен был сообразоваться. Без преувеличения можно сказать, что главным образом от Потемкина зависело, начинать эту войну или предотвратить ее искусной политикой или соответственными уступками. Показав блистательное состояние края государыне и ее спутникам и, может быть, сначала сам уверенный в своих силах, он, однако, когда опасность оказалась близкой, стал сомневаться в быстрой успешности кампании. Из писем и разговоров князя с императрицей видно, что ему хотелось продлить наш мир с Турцией, чтобы докончить организацию флота и армии. И осуждение истории, может быть, падет на князя за то, что он, даже сам сомневавшийся в своей готовности, действовал, однако, вызывающе и таким образом дал туркам возможность воспользоваться нашей оплошностью.