Владимир Коваленок - Родина крылья дала

Постоянно докладываю высоту, скорость. К четвертому развороту подошел с избытком высоты в 50 метров. Чуть увеличил скорость снижения. Забыл о проверяющем. Вижу только полотнище в форме буквы «Т» и приборы. Выпустил шасси, закрылки. Посадка получилась отличная, касание у «Т»— без толчка.

— Заруливайте на линию предварительного старта, — скомандовал проверяющий.

— У меня же еще полет по кругу, товарищ майор, — напомнил я.

— Заруливайте.

Зарулил, но выключить двигатель проверяющий не разрешил. Он стоял на плоскости, и я открыл фонарь.

— Полет выполнен отлично. Разрешаю самостоятельный вылет. Поздравил и спрыгнул на землю. Инструктор от радости поднял сжатые руки. Тоже поздравил. Краткое напутствие лейтенанта Боярина, и я запросил разрешение на выруливание к линии предварительного старта. Пошел на взлет — первый в жизни самостоятельный взлет в небо. После первого разворота оглянулся: во второй кабине никого нет. Привязные ремни натянуты и скреплены замком на спинке сидения. Оглядываются все, кто первый раз вылетает. Этот момент в жизни трудно описать, о нем трудно рассказать.

Выполнил второй разворот.

И тут не выдержал, закричал во весь голос:

— Я лечу! Лечу сам! Я лечу сам! Нечаянно нажал кнопку рации. И мои слова полетели в эфир.

Руководитель полетов не стал делать замечания, спокойно сказал:

— Молодец 52-й. Все смотрим за тобой. Спокойно выполняй заход на посадку.

Я понял, что вышел в эфир, но не стеснялся своей радости.

После заруливания увидел, что возле самолета собралась вся эскадрилья: курсанты, инструкторы, механики. Ступить на землю не успел. Меня подхватили и стали качать. Над аэродромом неслось громкое «ура!». Так мы поздравляли всех, кто совершал свой первый самостоятельный вылет.

До двенадцатого апреля 1961 года оставалось восемь месяцев.

Военный летчик

В ФРГ мне хотелось как можно ближе познакомиться с различными сторонами жизни западногерманского общества. Как раз в это время здесь гастролировал Азербайджанский театр оперы и балета, и мы с товарищами попробовали попасть на одно из представлений. Но… Обратились к представителям городских властей, отвечавших за программу нашего пребывания в Мангейме, но те, наоборот, упрашивали нас достать для них хотя бы входные билеты на «Щелкунчик» Чайковского.

На «Щелкунчик» попасть нам так и не удалось.

В это же время улицы пестрели рекламой американского балета. Решили посмотреть. Реклама обещала фантастический по мастерству и сюжету балет. Купили билеты. Пошли. И были поражены: такая халтура, такая реклама ширпотребовского барахла от курток до галантерейных резинок! Нет, называть этот ералаш балетом было бы просто грешно. Должен отдать дань уважения зрителям Мангейма, города с древними культурными традициями. К середине акта зал был полупустой, а к исходу второго в зале оставались считанные зрители. На наш «Щелкунчик» — настоящее поломничество, а с американского балета — бегство…

Возвращаясь в гостиницу пешком, решили посмотреть вечерний город. Сполохи рекламы магазинов, баров, отелей, ресторанов подчеркивали пустынность улиц.

Возле одного из баров — группа мужчин и женщин. Я был в форме. Мужчины, как по команде, повернули головы в мою сторону. Я отчетливо услышал и понял без переводчика слова одного из них. Он говорил обо мне. Мол, русский летчик, военный летчик, поэтому надо спросить, чем же это я занимаюсь в их городе.

Местные газеты почти ежедневно писали о нашей выставке. Много было и фотографий. Поэтому даже на улицах Мангейма меня многие узнавали, просили автографы. Но эти люди меня не узнали. От группы отделился мужчина, шагнул в нашу сторону и спросил в упор:

— Что делает советский военный летчик в Мангейме?

Что это, простое любопытство? Пройти мимо и не ответить — нельзя. Прошу своих попутчиков остановиться. На вопрос отвечаю вопросом:

— Что лучше: прогулки летчика по улицам Мангейма или его полеты над городом со смертоносным грузом?

Немцы одобрительно заулыбались, но все же поинтересовались, как меня, военного летчика, отпустили за границу.

Терпеливо объяснил, что я — космонавт. А так как в космонавтику пришел из военной авиации, то продолжаю носить прежнюю форму. Носят ее и другие наши космонавты, бывшие военные летчики.

…Военный летчик! Как же долго мне пришлось идти к этому званию! И не только мне, а всем, кто связывает свою судьбу с небом, с полетами. Мне вспомнились простые, но очень верные слова инструктора в летном училище: путь к званию летчика и летному мастерству длинный и трудный. К сожалению, не все пилоты, получившие право на управление самолетом, понимают это. От звания до профессии длинная дорога. Не все выдерживают до конца. Сходят, уходят, даже гибнут в катастрофах. Причина одна — переоценка самих себя, своих способностей. Впрочем, только ли в летном деле бывает такое? А, скажем, врач? Разве не теряет себя тот врач, который, едва получив диплом, уже считает себя таковым? А инженер? Следователь? Метеоролог?..

Нашей юности повезло. Мне и моим сверстникам по летному делу осветила горизонт заря космической эры.

Часто, осмысливая то или иное важное событие в своей жизни, мы задаемся вопросом: случайность это или закономерность? Не раз, оглядываясь на пройденный путь, задавал себе такой вопрос и я…

Здесь, пожалуй, самое время еще раз вернуться в шестидесятые годы, в среду курсантов нашего летного училища. Полет Юрия Алексеевича Гагарина буквально перевернул наше представление о будущем: открывалась заманчивая перспектива космических полетов. Наверное, в те годы не было ни одного курсанта, который не видел бы себя в будущем космонавтом.

Вспоминаются эпизоды курсантской жизни в летних лагерях. Мы летали по программе второго курса. В эфире творилось невероятное. Даже угроза наказания за радиохулиганство не могла остановить лавины чувств. То и дело в наушниках раздавалось: «Пролетаю над Африкой! Пламенный привет народам, борющимся за свободу и независимость своего континента!»

Суточный полет Германа Степановича Титова подобно девятому валу обрушился на наше сознание. Мыслимое ли дело — сутки в космосе! И снова курсантские голоса посылали привет Кубе и народам Африки… Наше детство играло в войну, наша юность грезила космонавтикой.

Однажды, после полета, я подошел к курсанту Вячеславу Зудову. Он уже выполнил три полета в зону на сложный пилотаж. И во всех трех посылал искренние пожелания борющимся африканцам. Командир эскадрильи намекнул мне, что, мол, пора по комсомольской линии пресечь радиохулиганство. И я, как член комитета комсомола курса, начал с Вячеславом этот разговор. Ответ был очень эмоциональным: