Раян Фарукшин - Цикл произведений Родина

Подбежал майор, остановив бесполезную пальбу, стал успокаивать подчиненных, отдавать приказы. Мы, разделившись на три группы, принялись за работу. Одни, на случай повторного появления непрошеных гостей, заняли прошлую позицию. Другие, выкопав яму, избавлялись от трупа и остатков джипа. Третьи, самые опытные бойцы, отправились на поиски двух бежавших от нашей мести боевиков. Бежавших именно от мести. Мы горели желанием отомстить за унижение чувства нашего собственного достоинства. Доказать, в основном, самим себе, что мы ничего не боимся. А, откровенно говоря, мы все же испугались, а значит "духи" практически добились своего. Конечно, мы бы не оставили своих позиций, но, однозначно, находились бы в подавленном, нерабочем состоянии. А так, не смотря на появление в наших рядах двух раненых бойцов, (которых мы же и ранили) настроение у подавляющего большинства ребят заметно улучшилось. Мы усердно выполняли приказы офицеров. Носились, как псы, которых долго держали на цепи, а теперь вдруг отпустили восвояси. И пусть обнаружить беглецов не удалось, но это уже не имело никакого значения, боевой дух победителя приходил в норму...

(23.02.01)

* 3. СТАРШИЙ СЕРЖАНТ Мистер *

Я никогда об этом не говорил и не писал. Я не хотел, чтобы об этом знали. Но чем больше проходит времени, тем глубже и отчетливей отпечаток в памяти. Я начинаю понимать, что скрывать это нельзя, об этом надо говорить, об этом надо писать, это надо помнить. Это тонкая линия между жизнью и смертью. Это - война.

У меня два младших брата и я хочу, чтобы они, идя служить в армию, были готовы ко всему. Готовы к худшему - к страданиям, к смерти, к войне.

Школа жизни

*** июля 1996 года мы прибыли в Моздок прямым рейсом из Нижнего Новгорода. Через день, я, в составе четырех батальонов части No3671, был уже в столице Чеченской Республики - в городе Грозный.

"15 военный городок" - так называлось место нашей дислокации. Вперед, до центра города, и назад, до станции Ханкала, отсюда - рукой подать, 30 минут езды. Внутри каких-то полуразрушенных бетонных боксов стояли палатки, где нас и разместили. В этих огромных каменных лабиринтах нас было человек пятьсот. Условия, тем не менее, были хорошие, вплоть до волейбольной площадки и бани. Кормили отменно, как шутили офицеры - "на убой". Тушенки, сгущенки и масла ели вдоволь, грех жаловаться. После нервотрепки с прибытием и ожиданием войны "как по телевизору" такие условия расслабляли, и мы снимали напряжение игрой в волейбол.

Прошло несколько дней, я с тревогой ждал первого выезда "на боевые". Дождался. Утром *** июля выехали на первую спец. операцию. Десять единиц боевой техники и две роты бойцов "поехали бороться с экстремизмом".

Сидя на броне БТР в полном боекомплекте, чувствуешь себя терминатором из американских фильмов. Автомат на изготове, 4 магазина к нему, 12 гранат, штык-нож на поясе, каска-"сфера" весом 4 кг - вот и все что нужно, чтобы стать бэтмэном и супергероем одновременно. Голова качается. Не справляясь с весом каски, она ходит из стороны в сторону. "Такую в следующий раз больше не одену" - клянешься себе и сам же нарушаешь клятву, натягивая каску во все последующие дни. Жизнь, как ни крути, дороже сиюминутного комфорта. На шее бирка. Смертник, по которому опознают трупы. Именно она, малюсенькая алюминиевая бирка, и возвращает к действительности.

Первое впечатление двойственно: не понимаешь где ты и зачем. Покачиваясь в ритм рева двигателя, до боли в пальцах впиваясь в автомат, трепеща перед черной пустотой неизвестности, большими непонимающими зрачками впиваешься в "пейзаж", ищешь, сам не зная чего. Ищешь большое и страшное. А находишь...

Среди зияющих глазниц разрушенных многоэтажек, остатков битой бронетехники и сожженных автомобилей... ходили люди, работали не известно как уцелевшие коммерческие ларьки, ездили легковушки, бегали дети. Особое, неизгладимое впечатление на меня произвели молодая мамаша, медленно гуляющая с коляской и группа детей, радостно пожирающая добытое, откуда-то из параллельной вселенной, мороженое. В нескольких кварталах от них стреляют, страдают, умирают, а им - хоть бы хны. У них отдельный, собственный мир, который кончается вот тут, за поворотом. И снова - развалины, разруха, грязь. Неожиданный контраст - черное и белое, мир и война одновременно. Когда впервые видишь такие, казалось бы, несовместимые противоположности, то здорово получаешь по мозгам, расшатывая итак не крепкую крышу сознания.

Сидишь на броне, смотришь на городские развалины, смотришь на почему-то не синее небо и стараешься не думать, а просто существовать, находиться вне пространства и вне измерений. Вне мирского бытия. Вне обычной, будничной суеты. Вне жизни. Самое интересное - мне не было страшно. Я не боялся ни "духов", ни смерти, ни плена, ни ранений. Помешательство какое-то, стопроцентное отсутствие чувства страха. Страх приходил всегда, но приходил позже, после событий. Когда в спокойной обстановке анализируешь прожитое, делаешь выводы и зло улыбаешься судьбе, вот тогда и становится страшно. А так, нет. Смерть. Смерти боится любой здравомыслящий человек, но думать о ней постоянно - нельзя. Чем глубже погружаешься в думы о смерти, тем ближе к ней становишься. И, в процессе, можешь и не заметить момента ее триумфа, поглощающего тебя в себя. Ведь у смерти тоже есть своя работа, и она тоже старается выполнить ее в назначенные свыше сроки.

Оставив на двух блок постах по наряду дежурных (офицер + десять солдат), мы, изучив окрестности, вернулись на базу. Отдельная бригада оперативного назначения No34, в которую меня определили, совершала такие выезды ежедневно.

До 5 августа все было относительно спокойно, обычные обстрелы колонн и ночные перестрелки не в счет. 5 августа, рано утром, нас подняли по тревоге и бросили в оцепление. Мы окружили один из центральных районов города. Приказ - никого не впускать и не выпускать из кольца, внутри которого чувствовалось беспокойное шевеление. Через несколько часов после начала спец. операции, когда я уже порядком устал, и, стоя у нагромождения из бетона и мусора, нервно передергивал затвор, ко мне подошел чеченец. Он представился работником местной администрации, предъявил документ и уверенным шагом ушел внутрь кольца. Я даже сообразить не успел - кто он такой и зачем пошел туда. Так быстро это произошло. Тут в соседнем квартале послышались автоматные очереди, и я об этом больше не вспоминал, другие появились проблемы...

Приехала наша смена. Объяснив ситуацию, мы заняли места в машинах и тронулись. В авангарде и арьергарде колонны двигались бэтэры, между которыми поместился с десяток грузовиков с бойцами. Я, вместе с командиром, запрыгнул на броню ведущего бэтэра. Но не успели проехать и ста метров, как неожиданно прогремел взрыв - следовавший следом за нами ЗИЛ подорвался на фугасе. В ту же секунду мы распластались на дороге и взяли на мушку все имевшиеся неподалеку объекты. Место было открытое, "духи" могли обстрелять нас из автоматов и подствольников, или помучить снайперами. Потихоньку потихоньку, мы отползли от машин на безопасное расстояние. Постреливая, пролежали около получаса. Тишина. В ответ не стреляют. Я, получив приказ "разобраться с потерями", бросаюсь к ЗИЛу. Остальные по-прежнему держат под наблюдением окрестности, лежат и ждут. Подбегаю к машине: от взрыва ЗИЛ перевернуло и покорежило, а от кабины вообще не осталось и следа. Находившиеся в кабине, вероятнее всего, погибли. Выжившие бойцы из тех, кто находился в кузове, вытаскивали раненных и, как могли, оказывали им первую помощь. Некоторые из пострадавших орали матом, некоторые - стонали. Кто-то тихо плакал. Одному из бедолаг оторвало обе ноги, но он не проронил ни слова. Он молча смотрел туда, где должны быть ноги и шевелил руками. Из-под обломков кто-то вылез и бросился ко мне. Черный от гари, с выпученными глазами, он обнял меня и закричал: "Я был в этой машине! Я живой! Я из этой машины! Я живой! Я живой!" Я узнал его, вместе служили в школе сержантов в Тольятти...