Сергей Хмельницкий - Пржевальский

В этой заметке рецензент, рассыпаясь в комплиментах Пржевальскому как исследователю природы Уссурийского края, вместе с тем обвинял его в сообщении заведомо ложных сведений о положении уссурийских казаков и о действиях местных властей.

Приехав в Иркутск, Николай Михайлович прочел в «Известиях» эту заметку. Она глубоко его возмутила. «Таким нецеремонным образом меня обвинили в умышленной лжи», — писал он.

22 октября Николай Михайлович явился в заседание отдела и, прочитав свои возражения на заметку, потребовал поместить их в «Известиях». Но «ученые» чиновники, заседавшие в Сибирском отделе Географического общества, отказались это сделать Тогда приведенный в негодование Николай Михайлович заявил, что дважды оскорбленный Сибирским отделом, — сначала обвинением во лжи, а затем отказом напечатать возражения, — он не считает возможным оставаться членом отдела. «Прерываю всякие сношения с Сибирским отделом, — писал он председателю его, — о чем покорнейше прошу ваше превосходительство заявить в следующем общем собрании. Письмо же, адресованное в редакцию «Известий», отправлено мною в одну из петербургских газет».

В этом письме, появившемся в «Санкт-Петербургских ведомостях», Пржевальский, как он сам выразился, «перевел на более понятный язык» то, что пытался скрыть за мнимой объективностью его рецензент: раздражение управителей края, не привыкших к тому, чтобы критиковали их действия. Пржевальский так прямо об этом и пишет: «Как кажется, автор заметки держался в настоящем случае мудрого старинного правила: «не следует выносить сор из избы», тем более из таких привольных в этом отношении местностей, каковы многие окраины нашего широкого царства».

«Если бы автор библиографической заметки, — говорит Пржевальский в другом месте письма, — видел, как брали у казака продавать его последнюю корову, или как местный доктор, вскрывая трупы умерших, находил в желудке куски сапожной кожи и глины, которую несчастные страдальцы ели вместо хлеба насущного, — тогда бы он не вздумал обвинять во лжи человека, писавшего эти факты с голой действительности».

Но у мужественного исследователя были не только враги, — были у него и друзья.

В защиту путешественника горячо выступил бывший начальник штаба войск Приморской области, М. П. Тихменев, находившийся в это время в Петербурге. В письме, опубликованном в тех же «Санкт-Петербургских ведомостях», генерал Тихменев заявил, что в статье Пржевальского «нет ни одного факта, достоверность которого была бы подвержена сомнению и которого я не мог бы, в случае надобности, подтвердить или документально или свидетельством лиц, проживавших на Уссури, по служебным или частным делам, в среде казачьего населения, по нескольку лет».

«Я признавал необходимым, — писал Тихменев Пржевальскому, — напечатать заявление с своей стороны, дабы предупредить, что если они (члены Сибирского отдела Географического общества), пользуясь вашим отсутствием на три года и невозможностью отвечать, вздумают писать что-нибудь против вас, то придется уже иметь дело со мной. Я дал себе слово, что если они хоть пискнут еще, то я их разберу по косточкам».

В этом письме Тихменева содержится намек на дальнейшую травлю, которой подвергли Пржевальского иркутские власти, пытавшиеся организовать в печати поход против его книги.

Вообще Иркутск на прощание дарил путешественника одними неприятностями. Пржевальскому пришлось доказывать не только достоверность сообщенных им сведений, но и авторское право на свой труд.

Еще в 1868 году, когда Николай Михайлович служил в Николаевске-на-Амуре, к нему обратился за содействием доктор Плаксин, которому было поручено Главным военно-медицинским управлением собрать медико-статистические сведения об Амурском крае. Николай Михайлович дал ему рукопись своей статьи «Военно-статистическое обозрение Приамурского края», написанной, как мы знаем, еще в Академии генерального штаба. Через некоторое время Плаксин возвратил рукопись с благодарностью.

Каково же было удивление Николая Михайловича, — когда, приехав в начале 1870 года в Петербург, он раскрыл последнюю книжку «Военного сборника»! Раскрыл он ее как раз на статье, которую доктор Плаксин дословно списал с его рукописи и выдал за свою.

По прибытии в Иркутск, в октябре 1870 года, Николай Михайлович написал доктору Плаксину письмо, в котором уличал его в присвоении чужого литературного труда. Плаксин немедленно прислал ему гонорар, полученный за статью в «Военном сборнике», выражая надежду, что после возвращения гонорара дело будет считаться улаженным.

Николай Михайлович оставил его в покое, но Плаксин стал повсюду рассказывать, что он отдал деньги только для того, чтобы отвязаться от Пржевальского, который допекал его своей жадностью. Узнав об этом, Николай Михайлович немедленно подал следующий рапорт в штаб Восточно-Сибирского округа: «Прилагая при сем квитанцию губернского казначейства на 72 рубля, жертвую оные в пользу бедных казаков уссурийского пешего батальона. Деньги эти составляют гонорар, отобранный от статского советника Плаксина за напечатанную им в «Военном сборнике» статью под заглавием: «Приморская область Восточной Сибири», заключающую дословную и без моего ведома произведенную переписку рукописного сочинения, которое я написал в 1863 году, будучи в Николаевской Академии генерального штаба».

Рапорт был подан 24 октября. Это был как бы «прощальный привет» путешественника чиновному Иркутску. Через несколько дней Пржевальский и Пыльцов уже находились в дороге.

6 ноября 1870 года путешественники прибыли в город Кяхту, расположенный у русско-китайской границы. Отсюда начинался путь через степи Монголии в столицу Небесной империи — Пекин, где Пржевальский и Пыльцов должны были получить от богдоханского правительства паспорт для путешествия по китайским владениям в Центральной Азии.

«Близость чужих краев почуялась для нас в Кяхте с первого же раза, — вспоминал впоследствии Пржевальский. — Вереницы верблюдов на улицах города, загорелые, скуластые лица монголов, длиннокосые китайцы, чуждая, непонятная речь — все это ясно говорило, что мы стоим теперь накануне того шага, который должен надолго разлучить нас с родиной и всем, что только там есть дорогого. Тяжело было смириться с такой мыслью, но ее суровый гнет смягчался радостным ожиданием близкого начала путешествия, о котором я мечтал с самых ранних лет моей юности».

В СТОЛИЦУ НЕБЕСНОЙ ИМПЕРИИ

17 ноября Пржевальский, его спутник Пыльцов и их общий друг, лягавый сеттер Фауст, влезли в запряженную верблюдом китайскую телегу.