Владимир Арнольд - Истории давние и недавние

Между прочим, во французских статьях об этой истории упоминалось приглашение, якобы посланное Дашковой и её сестрой Воронцовой Пушкину — приехать в Гарш опробовать с парашютом местные скалы. Но он, хоть и был связан и с Воронцовыми, и с Собаньской, прыгать со скал не захотел, так что они прыгали одни, в местах, тщательно отмеченных на картах в сегодняшних путеводителях.

Аэродинамические достижения Дашковой мне неизвестны, но она интересовалась науками и сама оперировала коров в имении под Весьегонском, где она была соседкой моих предков.

Предсказания о роли авиации в войне сбылись уже в XX веке. В Венсенском парке Парижа есть памятник садовнику, погибшему там вследствие воздушного боя во время первой мировой войны. Германский самолёт прилетел бомбить Париж, а несколько французских пытались ему помешать. В результате садовник был убит мотором, оторвавшимся от одного из французских самолётов при маневрировании.

Осквернение святыни и абстрактная алгебра

В Италии, во дворце Урбино я видел замечательную картину Уччелло,[7] вернее серию из пяти картин по квадратному метру каждая, так что вместе получается целый комикс — история осквернённой облатки, происшедшая в Париже в 1290 году. Впоследствии я видел ещё одну такую серию из шести картин — в Эльзасе, в музее Кольмара.

В учебниках история эта рассказывается так (говорят, существовала серия гобеленов в церкви в Париже в Марэ, но она стала теперь армянской и гобелены исчезли): там, где теперь дом 24 по улице Архивов, в XIII веке была аптека еврея Джонатана, ссужавшего деньги за проценты и под залог. Одна старая парижанка отдала ему своё парадное платье в залог, но к Пасхе решилась попросить платье на день, чтобы пойти в церковь. Аптекарь согласился, но с условием, чтобы она, причащаясь, облатку не ела, а принесла бы ему.

На второй картине облатка уже передана ростовщику, который делает на ней крестообразный разрез, чтобы накормить своих детей. Но, так как это тело Христово, выступает кровь. Аптекарь бросает облатку в кипящий на таганке котёл, но вода превращается в кровь, перекипает и вытекает из еврейской аптеки на парижскую улицу.

На следующей картине парижане упихивают в костёр вырывающихся еврейских детей с курчавыми волосами, тогда как аптекарь и его взрослые домочадцы с характерными носами дымятся спокойно в костре, не обращая уже внимания на ухваты и вилы, которыми орудуют парижане.

Далее пытают уже христианскую старуху, которую ростовщик выдал, и она лежит, умирая. У её ног — дьявол, желающий утащить в ад её душу, отягощённую святотатством; у головы — ангел, претендующий на раскаявшуюся душу.

На Кольмарской картине в конце умершую душу оба тащат: один вверх, в рай, а другой вниз, в ад, того и гляди — разорвут.

Г. Вейль говорил, что в наш век за душу каждой отдельной математической теории борются дьявол абстрактной алгебры и ангел геометрии.

К сожалению, я последние годы не могу найти Кольмарскую серию картин или её фотографии — серия Уччелло из Урбино замечательная, но в ней душу не разрывают.

Цезарь и галлы: защита Рима от германцев

Ещё Цезарь дал яркую характеристику национального характера галлов: претенциозность и стремление к театральности, громкие обещания и беспомощность в деле. Он утверждал, что на галльские обещания защиты Рима от германской угрозы полагаться нельзя: стоит первому немецкому отряду перейти Рейн, как галлы попрячутся в кусты и никак сражаться не будут. По словам Цезаря, галльские воины не способны не только сражаться, но даже просто перейти Альпы: им нужна для этого слишком хорошая пища и слишком хорошее вино, да и то они замёрзнут, не поднявшись ещё до перевалов. Галлы, по Цезарю, готовы подписать любые выгодные им соглашения, но никогда не станут выполнять обещанное. Поэтому он и считал необходимым завоевать Галлию — просто для защиты от германцев.

Между прочим, погиб Цезарь, видимо, из-за того, что он хотел добиться утверждения своего плана войны с германцами: напасть на них с Востока, со стороны России, чего они не ждут. Но воины Рима получили земельные наделы и хотели не воевать снова, а заняться сельским хозяйством, и им пришлось Цезаря ликвидировать.

Франция — Гвинея — Индия

Весь 1965 год я провёл во Франции в качестве студента Сорбонны. (Моим научным руководителем был Ж. Лере, который слушал мои лекции и впоследствии написал по их мотивам книгу, приложив к ней мою статью в виде дополнения.)

Министерство образования считало эту поездку поощрением, которое необходимо отработать. Так, в 1966 году я на месяц попал в Гвинею, а в 1967 году, также на месяц — в Индию.

Политехнический институт в Конакри столкнулся с трудностями при переориентировке от французского преподавания к русскому: русские профессора не желали следовать бурбакистским учебникам и даже избегали проективных модулей и нормальных делителей, настаивая на собственных числах и преобразованиях. Мне было предложено уравнять требования, что я и выполнил, явившись вскоре по приезде при 35 °C в грозу в гости к гвинейскому министру. Я нарядился для торжественного случая попараднее, с галстуком, но дверь мне открыл министр вовсе чёрный, на котором если и были плавки, то тоже чёрные, так что мы быстро достигли понимания. С тех пор я понял, какую страшную опасность представляет бурбакизм именно для начинающих.

— Я вводил в класс структуру группы, — говорил мне министр, — очень просто: ты будешь е, ты — а, ты — b…

Всё же теперь наши преподаватели стали ближе и к группам, и к кольцам, глядишь — и модули поймут.

На аэродроме в Нью-Дели встретил меня любезный молодой чиновник и поместил в роскошном отеле «Royal». По дороге я видел умиравших на улицах молодых людей: они не добирали вес до 40 кг, при котором брали в армию в Дели, и умирали с голоду, не вступив в армию. Чиновник объяснил мне, что не только отель, но и еда оплачивается министерством.

— Вы даже можете, — добавил он, — пригласить гостя.

Я разыграл непонимание и ему пришлось добавить:

— А ведь гостем мог бы быть и я!

Ближайшие две недели я оставался в Дели, вопреки протестам Бомбея, Мадраса, Бангалора и Дарвара, которые меня вызывали, — кормил чиновника, который и должен был устроить поездку. Но потом K.Л. Зигель, бывший в Тата институте, узнал из «Times of India», что я приехал, и через день я был у него в Бомбее. Замечательная неделя! В первый же день Зигель увёз меня купаться на Джуху Бич (полчаса переполненной электричкой на север от Бомбея). Он утверждал, что сберёг меня от акул.