Михаил Барро - Фердинанд Мари де Лессепс. Его жизнь и деятельность

Суд остался под впечатлением этого обвинения и приговорил Фердинанда Лессепса к пятилетнему тюремному заключению. Когда стал известен этот приговор, в газетах появились заметки о необходимости помиловать обвиненного. Это было, конечно, великодушно, хотя диктовалось отчасти сознанием, что не все преступники понесли законную кару. Однако, строго следуя обвинительным данным, приходится признать, что Лессепс – действительно главный виновник.

Но как дошел до этого строитель Суэцкого канала? Отвечают на это просто – Лессепс не инженер. Это, конечно, правда; он – дипломат в отставке. Но Суэц?... Ведь тот же дипломат если не строил, то направлял все дело. Конечно, и здесь не обходилось без щедро оплаченной рекламы и без подкупов, конечно, и здесь были ошибки... Но чему же научился Лессепс и что забыл?

В 1885 году, 23 апреля, вступая в число академиков, Лессепс не без гордости называл себя “географом на свой лад” – geographe a ma maniere. Он называл себя в то же время “человеком дела”, в противоположность “мечтателям”. На самом же деле он всегда оставался этим мечтателем. Что привлекает его к Суэцу? Книга... Чем занят его мозг в пустыне от моря до моря? Тоже книгой. Он перечитывает там рассказы Библии о евреях, об их пути, о чудесах Моисея. Правда, слог Лессепса не блещет красками, но это ошибочно считают за верный признак практичности. С пером в руках Лессепс тяжел и холоден. Он не умеет отразить на бумаге полет своей фантазии, но она летит высоко, опережая факты, взрывая перешейки, срывая горы, песок, скалу – все равно. Зато, когда он говорил, особенно после, он увлекал, даже больше – гипнотизировал толпу. Это очень метко определил Ренан, отвечая на речь Лессепса, по порядку академических избраний. “Без сомнения, никто, – сказал Лессепсу Ренан, – не убеждал в наше время сильнее, чем вы”. Здесь заключается разгадка панамского краха: Лессепс увлекся сам и увлек других.

Однако в этом решении вопроса только половина истины. Лессепс мог увлечься, но когда уже начались не мечты, а действительность, когда оказались очевидными промахи “чисто научных изысканий”, болота – камнем, крепкие скалы – рухляком, – когда все это обнаружилось, а Лессепс все-таки продолжал рекламировать успех предприятия, в эту пору для него нет оправдания. В это время он не мечтает, а рассуждает. Он весьма искусно составляет свои зажигательные статьи и вполне сознательно, хотя ложно проводит параллели между Панамой и Суэцем.

“Известно, – писал он, например, – как мы действовали в суэцком предприятии, точно так же мы будем действовать в панамском, и как там я имел успех, так и здесь я рассчитываю на такой же успех. Мы истратили для Суэцкого канала 505 миллионов, а вернули Франции (это всякий может проверить, мы отдали отчет правительству) 1 миллиард 250 миллионов. Вот почему я имею сторонников среди народа и везде. Нет скромного буржуа, крестьянина, мелкого торговца, у которого не было бы суэцкой акции. Мне случилось как-то ехать к себе в бюро в фиакре. Получив за проезд 35 су, кучер протянул мне руку и сказал: “Господин Лессепс, я ваш акционер”.

Вот люди, которые совершили суэцкое предприятие! Они же совершат панамское, и Панамский канал будет открыт в 1889 году. Пример Суэца справедливо увеличивает число и доверие акционеров Панамы. Вот уже 16 лет, как открыт Суэцкий канал, а там еще работают (намек на затянувшиеся работы в Панаме). В Панаме у нас имеются средства, каких не было в Суэце; как видно из сметы, мы имеем 57 тысяч паровых лошадей, что дает (это легко рассчитать), считая паровую лошадь равной силе десяти человек, работу 570 тысячам человек, то есть армия в 570 тысяч людей вдобавок к 20 тысячам землекопов, которыми мы располагаем на месте работ.

Так вот, со всем этим мы на пути к открытию в 1889 году канала, достаточного для всех кораблей, какие плавают в настоящее время, а по мере нужд будущего мы увеличим канал подобно тому, как это мы делали в Суэце, который давно дает прекрасную прибыль акционерам, а между тем мы еще работаем там. Я был в Панаме, с друзьями, с искусными инженерами, с представителями торговых палат; их отчет скоро напечатают, и тогда все убедятся. Только французы могут делать такие дела без помощи правительства и финансистов. Этот народ, самый преданный и бескорыстный, соорудил Суэцкий канал, и он же соорудит Панамский. У нас знаменитейшие инженеры, молодые люди; я люблю молодежь, хотя мне восемьдесят лет. Старость соображает, молодость исполняет. Так вот, у нас пять дивизий инженеров, и весь свет убежден, что мы не можем не достигнуть желательного результата. От Тихого океана до Атлантического у нас целый ряд мастерских и все средства, какие имеются теперь для таких предприятий. Мы видели, как взрывались динамитом горы, каменные скалы в 100 кубических метров взлетали на воздух, как булыжник. Мы счастливы тем, что можем уверить после только что сделанной поездки, что канал будет открыт в 1889 году...”

Как видно из последних строк, Лессепс писал эту статью-рекламу, вернувшись из поездки в Панаму, но и все время, до последнего дня перед крахом он писал в этом роде – и писали другие за его деньги, – с постоянными воззваниями к чувству национальной гордости, к патриотизму, с феерическими картинами кипучей работы на Панамском перешейке. Он намекает постоянно, что дело ведется открыто – читайте отчеты, газеты, но, когда правительство, у которого просили поддержки, захотело ознакомиться с книгами компании, Лессепс не согласился раскрыть свои карты. Вполне справедлива поэтому оценка приемов Лессепса, сделанная американским ученым Марку.

“Чтобы узнать, – говорит он, – истину от господина Лессепса, нужно понимать его слова наоборот. Когда он говорит, что “дело не представит затруднений”, то надо понимать таким образом: затруднения есть, и затруднения непреодолимые. Когда он говорит, что землетрясений не бывает, понимайте: землетрясения часты и опустошительны. “Климат здоровый” – читайте: самый убийственный в мире; “работа компании будет у всех на виду, как в стеклянном доме”, – читайте: правление компании будет бутылкой чернил, в которой никто ничего и никогда не увидит...”

Лессепса оправдывают теми вымогательствами, которые встречали его дело. Указывают на миллионы, расхватанные за услуги и Бог знает за что депутатами, журналистами, банкирами и другими посредниками. Но что свело Лессепса с этой шайкой и заставило прибегнуть к деморализации людей слабой воли? Не то ли, что он хотел скрыть от народа истинное положение вещей и свои ошибки? Несомненно – именно это отдало его в руки аферистов, а раз он пошел на сделки с ними, ему пришлось продолжать их и далее под страхом вечной угрозы раскрыть глаза... Вот каким образом запутался тот клубок, распутывание которого поразило одних ужасом, как картина нравственного падения людей, других – боязнью за республиканские учреждения и третьих – опасением, как бы нации, присутствуя при панамском расследовании, не принялись отыскивать у себя дома подобных же безобразий... В этом последнем была поучительная сторона панамского процесса, и, вероятно, чтобы успокоить бдительностью властей взволнованные нации, кое-где тоже были расследованы разные злоупотребления. Такой грандиозной картины, какая развернулась при этом во Франции, нигде в другом месте, конечно, не повторилось, потому что только при условиях государственной жизни Франции возможна была широкая огласка преступления. И потому если панамские события потрясли в первое время людей, смотревших на республику как на гарантию против злоупотреблений, то это чувство вскоре уступило место сознанию, что та же республика дала средства раскрыть истину. Панамское дело обнаружило, что учреждения не обновляют нации в нравственном отношении, считают одни. Эти учреждения являются новыми мехами с дурным вином, и, таким образом, необходимость нравственного усовершенствования людей должна предшествовать усовершенствованию учреждений. На самом деле это большое заблуждение. Дело в том, что учреждения являются не только гарантией нравственности, но и факторами нравственности. Они воспитывают нации, потому что церковь, судебные учреждения, парламент и тому подобное сами по себе для мыслящего человека являются красноречивым нравственным воздействием. Случаи безобразий вроде панамского под сенью усовершенствованных учреждений говорят только о том, что воспитательное воздействие учреждений не закончилось, а вовсе не об отсутствии у них этого воздействия.