Валентин Бадрак - Стратегии счастливых пар

Знаковым выглядит и создание этой семьей уникальной защитной оболочки от надвигающейся волны всеобщего хаоса. Кажется, они совершенно ясно ощущали, что им выпало жить в геноцидный век, в трагическое, по выражению Альберта Эйнштейна, столетие, спасение от которого могло осуществиться только сознательным отмежеванием от цивилизации. Кстати, сам Эйнштейн пребывал в уверенности, что выбор практической миссии в географически удаленном от цивилизации тропическом Габоне является ответом одиночки на расширение пространства хаоса, «нравственно окаменевших и бездушных традиций цивилизации». Наверное, нет смысла гадать, почему известный в Европе ученый-философ, отменный знаток музыки и органов, концертные выступления которого неизменно собирали полные залы, признанный писатель и автор разошедшихся книг о Бахе, вдруг круто изменил свою жизнь. Его форма самовыражения предусматривала активную деятельность, которая призвана была подтвердить рассуждения. Только комплексная, многосторонняя задача, почти невыполнимая для кого-нибудь другого, могла сделать из него отважного человека мира, он был в этом убежден. Он всегда рассматривал свою личность шире принятых рамок и именно потому казался непонятным, совершенно удивительным, даже чудаковатым для общества современников. В этом контексте небезынтересен семейный срез: Елена не только с воодушевлением приняла миссию, но и горела ею не меньше мужа. Однажды Швейцер пригласил в гости жену священника, вместе с которым она трудилась в африканском Ламбарене – месте, избранном будущим доктором для своей священной миссии. Целью этого визита, как оказалось, было детально узнать обо всех трудностях, подстерегающих незадачливого европейца в джунглях Африки. Именно после обстоятельного откровенного рассказа Альберт и Елена объявили гостье о своей помолвке и решении ехать в этот забытый Богом уголок земного шара. Тут проявляется яркая индивидуальность семьи: они должны были визуально проиграть в себе все те ужасающие картины бедствий в стране, которую они выбрали в качестве второй родины. Будущие муж и жена полагали, что если они задолго до переезда в Габон будут знать все и осознанно повторят слово «да», миссия будет иметь больше шансов на успех. Есть еще один штрих к их общему портрету, свидетельствующий о ранней и весьма глубокой проработке вопроса, давно принятом решении. Если он давно учился искусству врачевания, то и она, ранее мечтавшая стать учительницей, готовилась теперь стать медсестрой. Решение вынашивалось вместе, оно было не раз детально обсуждено, как и все в этом мире. Они приняли сердцем далекую точку в неведомой Африке гораздо серьезнее, чем считали близкие и не посвященное в детали окружение.

Слабое здоровье и тяжелые последствия неудачного падения во время катания на лыжах неумолимо гнали Елену назад, в континентальную Европу. Порой, находясь в Ламбарене, Швейцер ради передышки своей подруги позволял себе отвлечься от работы и выехать на побережье. И все же в какой-то момент стало ясно, что жена не может находиться с ним постоянно. Это был серьезный вызов миссии, и оба понимали, что для Швейцера, который в тридцатилетием возрасте сел за студенческую скамью для того, чтобы освоить совершенно новую трудную профессию, и добрый десяток лет готовился бросить публичный вызов цивилизации, важнее всего осуществить задуманное. И они пошли на небывалый компромисс: жить вместе ровно столько, сколько позволяют физические силы Елены, использовать любую возможность для того, чтобы после вынужденной разлуки снова оказаться вдвоем. И надо отдать должное их решению, потому что в биографии Швейцера едва ли можно отыскать вояж, совершенный без любимой. Они прошли рука об руку длинный путь: и удручающую драму военного плена с его лагерем для интернированных, и восхитительные мгновения повсеместного признания, хотя искры славы никогда не ослепляли ни его, ни ее. Просто они очень хорошо уяснили, для чего они живут и куда лежит их общий путь на земле. Пожалуй, ничто так не характеризует глубину отношений, как бытовые мелочи. Биографы приводят такую, казалось бы несущественную, деталь из жизни необычной семьи: тазики в Ламбарене были помечены инициалами обоих супругов. С самого начала миссии в Африке и до последних дней своей долгой плодотворной жизни этот архитектор нового жизненного стиля считал Ламбарене двойной миссией, Елена была неотъемлемой частью его памятника гуманизму.

Ей досталась нелегкая судьба. Действительно, надо быть необычной женщиной, чтобы прожить жизнь с человеком, который за всю жизнь посмотрел, «вероятно, шесть» кинофильмов, предпочел комфортному обитанию в Европе девственные, наполненные опасностями и болезнями влажные джунгли Центральной Африки, сменил роль успешного ученого на тяжкий труд врача. Но нельзя не заметить и другого: Елена выступала исключительно в роли помощницы и никогда не намеревалась осуществлять параллельную миссию. С самого начала она выбрала функцию поддержки, женскую подчиненную роль, которая была ей близка, несмотря на самостоятельность и попытки личной самореализации до замужества. С первых дней знакомства она помогала Швейцеру разбираться с рукописями, улучшала его стиль и осуществляла корректуру книг. Потом, в Ламбарене, насколько позволяли силы, она выступала в роли медсестры, ассистента, но не намеревалась быть таким же врачом, как и ее муж. Если неутомимый доктор строил новые палаты, его жена взваливала на себя бесчисленные хозяйственные хлопоты и подготовку медицинских инструментов. Для нее гораздо важнее было способствовать раскрытию талантов мужа, стимулировать его утверждение, нежели двигаться путем собственной реализации. Если в семейном здании, возведенном на фундаменте однородного понимания механизма существования и развития успешного брака, Альберт Швейцер выполнял функцию крепких стен, поддерживающих строение, то Елена создала просторные окна и надежную крышу; они дополняли друг друга в том самом простом, утвержденном веками библейском варианте, который предлагает самая почитаемая в мире книга. И эти роли были добровольными, они были сформированы в мировоззрении Альберта и Елены задолго до брака; их приятие именно такой формы распределения полоролевых и социальных функций, кстати отвечающей традиции времени, определялось внутренними побуждениями и не несло никаких противоречий или психологических осложнений. Само собой разумеющимся результатом явилось и рождение дочери, посильная забота о внуках – все в их жизни несло печать природной естественности, любви и благочестия.

«Вероятно, она не стояла на первом месте в его жизни. Первой была больница. Потом были еще теология, музыка, философия», – говорит Борис Носик о восприятии Альбертом Швейцером жены. Вполне возможно, что именно так все и было. Но ее энергетика и шарм ненавязчиво присутствовали во всех его проектах, что говорит о любви и привязанности не меньше, чем непрестанные объятия и поцелуи. В этом контексте безусловную смысловую нагрузку несет момент замены дочерью умершей матери: Рена была с отцом в его последние дни, словно перенимая из рук старца то великое дело, которое отец и мать начали полстолетия тому. Союз Альберта и Елены не был привычной формой заурядного брака, поэтому подходить к нему с традиционными категориями вряд ли логично. Зато в общем образе семьи явственно проступает, что обширному разуму Швейцера, охватывающему проблемы мирового уровня, никогда не были чужды те милые интимные детали, которые дают близким людям ощущение равновесия и умиротворенности. При всей широте диапазона взглядов целеустремленного и непреклонного в отношении жизни-миссии Швейцера его брак с Еленой Бреслау можно, не кривя душой, назвать гармоничным объединением мужчины и женщины. И вовсе не случайно прах Елены был перевезен в Ламбарене, а сам Швейцер распорядился похоронить себя рядом с женой, «просто и немедленно», как и все, что он делал в своей жизни.