Джером Джером - На сцене и за кулисами: Воспоминания бывшего актёра

М-р Генри Ирвинг, говоря где-то о начале своей карьеры, упоминает о том, что получал жалованья, кажется, двадцать пять шиллингов в неделю; вероятно, он думал тогда, что это очень хорошее жалованье и, может быть, раньше получал даже меньше этого. В провинции тридцать шиллингов считается хорошим жалованьем для актера, могущего играть разного рода «ответственные» роли, и за эту цену от него требуется, чтобы он по первому требованию готов был сыграть роль Отелло или сэра Питера Тизли и кроме того сам достал бы себе костюм.

«Талант» может получать три фунта стерлингов в неделю, а молодой актер-«полезность» считает себя счастливым, если получит гинею. Иногда последний получает двадцать два или двадцать три шиллинга, но это только приучает его к мотовству, от чего он сам страдает впоследствии. В небольших лондонских театрах актеры получают еще меньше жалованья, так как нет путевых издержек и т. д. и обыкновенно тут обещают платить от восемнадцати шиллингов до двух фунтов стерлингов.

Но я не думаю, чтобы я мог получать и такое жалованье, о котором упоминал выше, если бы не случилось необычного обстоятельства, а именно: сезон оказался очень удачным, до такой степени удачным, что этого факта нельзя было скрыть, и за последние три или четыре месяца — надо думать, что удача вскружила антрепренеру голову — жалованье платилось аккуратно и сполна! Это совсем не выдумка, но совершенная правда. Такой факт может показаться удивительным моим читателям, особенно тем, которые хорошо знают сцену, но он поразит их гораздо меньше, чем поразил меня.

Большинство актеров не могло прийти в себя от изумления. Никогда не получая больше пяти шиллингов сразу, они теперь, по-видимому, совсем растерялись, и в те дни, когда раздавалось жалованье, уходили из театра, сами себе не веря, что им дали так много и сознавая, что должны за это стараться. Они не привыкли получать жалованье таким образом. Они привыкли к тому, чтобы им давали, напр., в какой-нибудь день два шиллинга и шесть пенсов, на следующий день, при начале представления — шесть пенсов, еще два пенса после первого действия и восемь пенсов перед уходом из театра.

— Значит, вы сегодня получили один шиллинг и четыре пенса, да вчера вечером два шиллинга и шесть пенсов, это составит три шиллинга и десять пенсов, — смотрите же, помните.

— Да, но это такая безделица, — вы сами знаете, что осталось за вами в долгу четыре шиллинга от прошлой недели и пять шиллингов шесть пенсов от позапрошлой, — я их не получал.

— Милый мой мальчик, ради самого Бога, не говорите вы о прошлой и позапрошлой неделях. Будем держаться только одной недели, — ведь, не доходить же до Потопа.

Они привыкли торговаться и спорить из-за каждого пенни, так хитрить, обманывать и грубить из-за своих денег, что ростовщик, берущий шестьдесят процентов в год, согласился бы лучше потерять и капитал, и проценты, нежели прибегнуть к подобным средствам; они привыкли умолять и неотступно просить их, подобно итальянским детям; ходить за кассиром по пятам, как ходят голодные собаки за человеком, развозящим мясо для кошек; приходить в театр рано поутру и ждать его весь день, караулить его по целым часам у двери кассы и, как только отворится дверь, врываться в кассу и не уходить до тех пор, пока он не бросит им шиллинг; сидеть в засаде в каком-нибудь темном углу и бросаться на него, когда он проходит мимо; бегать за ним вверх и вниз по лестнице; потихоньку пробираться за ним в портерную; или же загнать его в угол и грозить поколотить его, если он не даст им еще шесть пенсов; понятно, что к этому последнему средству актер может прибегнуть только тогда, когда сам он большого роста, а кассир невелик. По счастью, кассиры были в большинстве случаев небольшого роста, а иначе актерам пришлось бы умирать с голоду.

Если же — что иногда и случалось — они оставляли кассира в покое и шли к самому антрепренеру, то он всегда отсылал их к первому, очень искусно притворяясь, что он совсем не заботится о таких пустых вещах, как денежные расчеты; и обыкновенно он даже доигрывал фарс до конца, — посылал за кассиром и просил этого джентльмена сделать ему большое одолжение — уплатить м-ру такому-то без задержки, а кассир очень серьезно обещал, что непременно это сделает. Если бы только не становилось стыдно за свою профессию, то можно было бы вдоволь насмеяться, слушая те комедии, которые каждый день разыгрывались за кулисами, во время представления.

— Послушайте, — говорит тень Гамлетова отца, неожиданно выступая из своей уборной и становясь перед кассиром, который осмелился пройти по коридору, думая, что тут безопасно и неприятеля нет, — послушайте, если вы мне ничего не дадите, то я не выйду на сцену.

— Милейший мой, — отвечает кассир тоном, в котором слышится отчаяние (хотя он старается его скрыть), смешанное с притворным сочувствием к говорящему, и посматривая украдкой по сторонам с тем, чтобы поскорее улизнуть, — право, не могу. У меня нет ни пенни. Мы с вами увидимся попозже, когда у меня будут деньги. А теперь мне надо идти. Там, у кассы, меня ждут.

— А мне какое дело до того, что вас ждут у кассы. Я вас стерег за кулисами целых два вечера, — мне непременно нужно получить сколько-нибудь деньжонок.

— Как же я могу дать вам денег, когда у меня их нет!

Таков смысл того, что он говорит. Мы думаем, что здесь гораздо лучше не повторять тех выражений, которыми он украшает свою речь. Реализм отличная вещь в своем роде, но есть черта, дойдя до которой, должен остановиться и сам Золя.

После этого, видя, что актер не намерен уступить, он начинает шарить в кармане; наконец, отыскивает полкроны и подает ему… не очень любезно.

— Мне этого мало, — говорит другой, кладя прежде всего в карман деньги, — я не могу прожить четыре дня на полкроны.

Тогда кассир, не пускаясь уже в излишние объяснения, сует ему в руку пять шиллингов и бежит опрометью из коридора, потому что он услыхал шаги по лестнице и боится нападения со стороны другого актера.

Как антрепренер, так и кассир всегда отличаются тем, что ни у того, ни у другого никогда не бывает денег. Если они держат в руках деньги и их застанут, то они всегда говорят по привычке, что у них нет никаких денег. Вот что они отвечают обыкновенно, когда актер просит у них денег: «Право же, у меня совсем нет денег, милейший; а сколько вам нужно?»

Женщины, конечно, не буянили из-за денег, но они постоянно приставали к кассиру и не отставали от него, что было гораздо действеннее, чем все наши скандалы. Верно только то, что им было больше удачи в этом деле, чем мужчинам; это можно было бы приписать тому неотразимому действию, какое производит на мужчин умение женщин подольщаться, если бы только такое создание, как кассир, способно было подчиниться какому-нибудь смягчающему влиянию.