Илья Константиновский - Караджале

1879–1883 годы ознаменовались многими событиями, касающимися главным образом попыток Караджале завоевать себе материальную независимость. Она нужна была ему не столько для себя, как для содержания матери и сестры. Эти годы были также годами активного участия Караджале в обществе «Жунимя». На вечерах зачитывались литературные произведения и афоризмы членов общества. Иногда афоризмы импровизировались, и Караджале часто выходил победителем в таких состязаниях. Обо всем этом Титу Майореску делал аккуратные записи в своем дневнике. Среди афоризмов Караджале, записанных председателем «Жунимя», были и мысли, как будто совершенно несвойственные караджалевскому письму. Вот несколько примеров:

«Самая печальная ирония судьбы состоит в том, что она удовлетворяет наше желание уже после того, как оно перешло в область воспоминаний».

«Даже в штилевом море беспокойная душа сама создает себе бури».

«Великая боль — любить. Великое несчастье — освободиться от этой боли».

Можно подумать, что это писал поэт-романтик, а отнюдь не юморист и «циник», каким считали Караджале некоторые из его коллег по «Жунимя». Когда в жизни далеко не все благополучно, даже мысли циника приобретают особую окраску.

Летом 1881 года Караджале вынужден был покинуть старую «развалюху», как называл он в своих письмах редакцию газеты «Тимпул». Вскоре после этого он уехал из Бухареста, и целый год о нем не было ни слуху ни духу. Только немногие из его друзей знали, что скромный школьный инспектор, который, закутавшись в плащ, месит грязь проселочных дорог уездов Сучава и Нямц, пробираясь пешком или в крестьянской повозке в самые глухие села, не кто иной, как автор нашумевшей комедии «Бурная ночь».

Караджале уже как-то работал короткое время школьным инспектором в уездах Яссы и Васлуй. Теперь он снова уехал из Бухареста и в этот раз надолго. В сущности, его отъезд был первой добровольной ссылкой. За ней последуют и другие.

Школьный инспектор Караджале не сделал карьеры. Но и в своих новых жизненных обстоятельствах он вел себя соответственно своему характеру. Свою работу он принимал всерьез, однако его энергия расходовалась впустую.

В те годы школьное дело в Румынии наталкивалось на непреодолимые преграды. Учителям платили гроши, да и то нерегулярно. Школьные помещения не ремонтировались, учебных пособий не хватало. К тому же крестьяне неохотно посылали своих детей в школу — дети ведь тоже работали. Но даже в такой обстановке в школьном мире процветали зависть и интриги. Караджале, вспоминая впоследствии о своей должности, писал: «Не знаю, сделал ли я в качестве школьного инспектора что-нибудь, кроме разбора анонимок».

Постоянной своей резиденцией Караджале избрал город Пятра-Нямц. Здесь он как бы продолжил наблюдения, начатые в Плоешти школьником Казенной школы № 1. Из Пятра-Нямц он ездил в инспекционные поездки по округу в мороз и стужу, по бездорожью глухой бедной провинции.

После года жизни в Пятра-Нямц Караджале попросил в министерстве перевода в уезды Арджеш и Вылча, поближе к Бухаресту. Этот человек не мог существовать вне литературы и театра. У него хватило сил уехать из столицы и перейти па положение бродячего служащего, но он продолжал, конечно, заниматься литературой и не хотел порывать связи с газетами и издательствами.

На новом месте Караджале арендовал бричку и лошадь для разъездов. От тех дней осталось множество анекдотов, рисующих неунывающего шутника-ревизора в несвойственной ему роли. Остались и письма к матери и сестренке, которые, пожалуй, больше говорят о его тогдашнем состоянии. Караджале трясется по ухабам в своей кибитке, надеясь, что служба освободит его от литературной поденщины. Это иллюзия. Еще одна иллюзия, от которой он вскоре освободится.

Весной 1882 года школьный ревизор Караджале побывал в Яссах и взял на себя обязательство написать совместно с Якобом Негруцци либретто оперетты «Гетман Балтаг» по новелле Николае Гане, который, в свою очередь, заимствовал сюжет у Диккенса. Караджале и Негруцци пытались создать текст для веселого представления в стихах и прозе. Негруцци написал стихи, а Караджале прозу, расцвеченную шутками и каламбурами отнюдь не высшего качества.

Во время очередного посещения Ясс, куда Караджале приехал на ежегодное собрание «Жунимя», произошла любопытная встреча. Оказалось, что в «Жунимя» принят новый поэт — Кандиано-Попеску. Это был старый знакомый Караджале, знаменитый председатель не менее знаменитой «Плоештской Республики», тот самый, кто назначил когда-то юного республиканца субкомиссаром плоештской полиции. Теперь Кандиано-Попеску стал генералом, адъютантом короля. Словом, Караджале имел наглядную возможность наблюдать поразительную человеческую метаморфозу.

Вряд ли она его удивила — биография Кандиано-Попеску вполне соответствовала духу и нравам времени. Интересно отметить, что многие «жунимисты» отнюдь не разделяли расположения Титу Майореску к Кандиано-Попеску. Михаил Эминеску не пришел на заседание, на котором должен был присутствовать поэт в генеральских эполетах.

В начале 1883 года Караджале отказался от должности школьного инспектора. Но это не значит, что он отказался от мысли получить какую-нибудь постоянную должность. Других путей достижения пусть скромной, но обеспеченной материальной независимости он пока не видел. Его литературные заработки оставались по-прежнему весьма скудными. В феврале 1882 года бухарестский Национальный театр поставил его фарс «Моя теща Фифина». По-видимому, это был первый драматический опыт Караджале — фарс написан еще до появления «Бурной ночи». Постановка успеха не имела. Гонорар автора — двадцать три леи. Постановка оперетты «Гетман Балтаг» тоже не поправила его материальные дела.

Следует отметить, что ясские друзья пытались устроить Караджале в Яссах в должности директора Национального театра, но из их затеи ничего не вышло. Некоторое время мы находим бывшего школьного инспектора в городе Крайова, где он взялся организовать новую газету. Тут его снова постигла неудача. Вернувшись в Бухарест, он сразу же приступил к поискам новой службы и нашел ее в управлении государственной табачной монополии. Это все, чего мог добиться уже известный литератор и драматург. Однако Караджале с радостью ухватился за новое место — жалкий, но постоянный заработок позволил ему продолжать работу над пьесой, начатой, вероятно, еще в Пятра-Немц.

Друзья Караджале знали, что это снова будет комедия, хотя никто не мог, конечно, предполагать заранее, что она окажется лучше всех его предыдущих пьес. Она окончательно укрепит его славу, и слава эта даже перекинется в другие страны, но отнюдь не даст автору того, чего он тщетно добивается с восемнадцати лет, — материальной независимости.