Хенрик Хинц - Гуго Коллонтай

Аналитический метод означал у Коллонтая, как видно из сказанного выше, значительно больше, чем правило выделения элементарных частей исследуемого целого. Анализ должен очерчивать лишь начальные действия исследователя, направленные на познание определенного предмета. Совокупность действий, при помощи которых осуществляется выделение элементарных составных частей целого и познание их, должна быть только необходимым началом процедуры, ведущей в конечном счете к синтезу, т. е. к соединению составных частей и правильному понятию целостности исследуемого предмета. Следовательно, анализ в этом понимании не противопоставляется синтезу; этот последний должен быть как бы составной частью, завершающей фазой, венчающей анализ. При этом, конечно, фундаментальное значение у Коллонтая имеет постулат первичности анализа — он должен быть с необходимостью началом любой познавательной деятельности.

В формулировках Коллонтая можно легко заметить многочисленные отголоски декартовского «Рассуждения о методе». Однако это не означает, что Коллонтай полностью согласен со своеобразным содержанием метода Декарта. По данному вопросу Коллонтай как сын XVIII в. солидаризировался с материалистической программой борьбы с «духом системы» в философии. Следовательно, его аналитический метод обращался не только против схоластики, но и против методов конструирования великих метафизических систем XVII в. (Декарта, Спинозы, Лейбница, а несколько позже — X. Вольфа), против выведения путем дедукции всех тезисов системы на основе априористски принятых аксиом more geometrico (геометрическим способом), как писал Спиноза.

Однако острие коллонтаевской борьбы за метод было направлено главным образом против схоластики, которая предписывала разрабатывать науки по образцу теологии, неприемлемому для естествознания. Как известно, с точки зрения этого «образца» сначала принимаются первые принципы, из которых затем на основе умозаключений, осуществляемых по правилам силлогизма, схоласты пытались вывести каждый в своей области конкретное знание. Главной целью философов, боровшихся за возрождение и обновление науки в Польше, было введение вместо априорно-дедуктивной схоластической спекуляции метода кропотливого аналитическо-индуктивного исследования. Поэтому Коллонтай с такой настойчивостью повторяет в обоих трактатах (обращаясь к представителям общественных наук, истории, геологии и т. д.) «не предписывать себе заранее никакой системы». Теория должна быть конечным результатом беспристрастного аналитического исследования, а не произвольным творением «безудержного воображения». Именно в игнорировании и отрицании земного (обыкновенного) наблюдения и эксперимента, анализа Коллонтай усматривает причину того, что «эргоисты» (схоласты) не смогли открыть ничего, кроме того, что они уже построили в своем воображении. Отметим, что именно с этой точки зрения вся метафизическо-теоретическая проблематика дисквалифицировалась Коллонтаем как научная и представлялась им как плод буйного воображения и фантазирования, глумящегося над достоинствами научности.

Признавая анализ универсальным научным методом, Коллонтай в конце жизни выступал не только против схоластики, но также против нового идеализма в польской философии, распространившегося под влиянием авторитета Канта. Выступая против создания кафедры метафизики в Виленском университете, Коллонтай (как бывший ректор Краковского университета) писал: «Если решено основать кафедру логики и метафизики для того, чтобы она возродила заново ту часть философии, которая называется philosophia speculativa, и если с этой точки зрения выбрана система критической философии Канта, то этот замысел был бы достоин сожаления… он ввел бы заново перипатетику, темный и непонятный язык, говорящий о предметах, называемых трансцендентальными, без связи и смысла, дисциплину, стремящуюся познавать вещи априори, но которые нельзя познать иначе, как только из следствия» (23, 1, 159). К этому же периоду деятельности Коллонтая относится малоизвестное его полемическое выступление, являющееся веским примером его теоретической защиты и практического применения аналитического метода. Когда после выхода из тюрьмы (декабрь 1802 г.) Коллонтай собирал новейшие научные публикации по теме своих исследований, то он натолкнулся на сочинение известного в то время французского популяризатора просветительских идей Делисле де Саля (Delislea de Sales) «Histoire philosophigue du monde primitif» («Философская история первобытного общества»). Это сочинение пользовалось успехом и признанием в кругах ученых Варшавы. Французский автор выступил в нем с космогонической теорией и теорией Земли, которые вызвали яростное возражение автора «Критического разбора». Коллонтай выдвинул против французского писателя основательно обоснованный упрек в произвольной априорности его теоретических конструкций и их отрыве от результатов наблюдения и эмпирических исследований в области астрономии, физики, химии и других естественных наук[17].

Коллонтаевский постулат анализа не ограничивается рекомендациями только лишь описывать предметы и явления. «Сегодня трудно советовать тому, кто по-настоящему занялся науками, чтобы он не искал причин, анализируя следствия, — писал Коллонтай. — Трудно принизить также аналитический метод, называя его эмпиризмом, ибо чего этой дорогой мы не сумеем познать, то никогда не будет принадлежать к достижениям человеческого разума» (23, 1, 161). Следовательно, анализ был призван объяснять причины «особых следствий», т. е. физических, а также моральных и социальных фактов и процессов. Новый метод требовал, чтобы наука отвечала не на вопросы «зачем?», «с какой целью?», а на вопросы «как?», «почему?», каковы действительные причины и условия возникновения и развития явлений и процессов.

Выступая против априорных теоретических систем, Коллонтай не отвергал познавательной ценности гипотез и научных теорий, несмотря на то, что многие мыслители в пылу борьбы против схоластической спекуляции, оторванной от эмпирического материала, абсолютизировали метод наблюдения, эксперимента и описания, отбрасывая одновременно научную ценность гипотезы. Даже сам Ньютон, превозносимый «светилами» Просвещения, утверждал презрительно, что он не выдумывает гипотез, что они не нужны в экспериментальном естествознании. Коллонтай же прямо писал, что «никакая наука физическая не может обойтись без предположений, которые, примененные надлежащим образом, уже не раз способствовали открытию весьма важных истин». В некоторых случаях могут быть полезными даже «догадки», но при условии, что они будут подвергнуты методической эмпирической верификации с целью исключения возможной ошибки. «Пока какие-либо предположения отвечают ряду следствий, — писал он, — которые должны подтвердить эти предположения, до тех пор на них может обращать внимание каждый желающий дойти этой дорогой до открытия причины, которую он ищет; но как только следствия начинают прямо противоречить предположениям, то от последних следует отказаться; трудно извинить того, кто дал бы им ввести себя в заблуждение» (33, 237).