Сати Спивакова - Не всё

Булат умер в июне, и за полгода до этого в Москве был концерт, на котором «Виртуозы Москвы» впервые исполняли «Раек» Шостаковича. Так сложилось, что в Большом зале сошлось множество официальных лиц — в партере одновременно сидели Наина Иосифовна Ельцина, Чубайс, Лужков со всей своей командой из мэрии. Это было незадолго до выборов 1996 года, уже разразился скандал с Коржаковым, стенка шла на стенку. (Спивакова часто обвиняют в том, что на его концертах появляются лица, взаимоисключающие друг друга. Я же не могу закрыть дверь ни перед кем и всегда в меру своих сил достаю билеты всем без исключения. Например, Бари Алибасов со всей «На-на» однажды тоже появился у нас. Накануне мы познакомились на концерте Пендерецкого, выяснилось, что Алибасов его обожает и понимает его музыку как никто. Для него Пендерецкий или Шенберг космос, великая музыка. Я не видела ничего криминального в том, что он захотел, чтобы его «мальчики» послушали Моцарта. Правда, потом появились статейки, что «Спиваков и „На-на“ — одной крови».)

Я считаю, что музыка — идеальное средство соединить и примирить всех. Референт Наины Иосифовны передал мне ее пожелание увидеться с Владимиром Теодоровичем после концерта и просьбу организовать чай в правительственной ложе. Я, естественно, позвала туда всех — и Лужкова с его «хлопцами», и Чубайса с его пленительной, тургеневского типа женой Машей. Зная привычку Спивакова «отходить» от концерта очень долго, сначала стоя в мокром фраке и принимая поздравления, потом медленно переодеваться, когда уже остались только свои, на что уходит минут сорок пять, я понадеялась занять и развлечь гостей в правительственной ложе, но это было невозможно — все сидели по углам и молчали. Официанты отчаялись — гости отказывались пить и есть. В воздухе как будто «повис топор». Мне стало ясно — положение может спасти только Спиваков.

Я рванула в артистическую, крича сразу всей очереди:

— Ради Бога, извините, он сегодня не сможет ни с кем говорить.

Быстро переодела Володю в свитер на голое тело, и мы побежали. В тот момент, когда я выхватила его из артистической, я увидела, что в середине очереди стоит Булат. Эта встреча в канун Нового года, после концерта в консерватории, как вспышка в памяти, которая никогда не угаснет: он — в толпе, Володя к нему кинулся, они обнялись, крепко, быстро, в последний раз. Если бы знать, что в последний…

Мы убежали с обещанием позвонить. Даже не сообразили пригласить его с собой. Потом я так ругала себя, думала, а что, собственно говоря, дороже? У меня на сердце это осталось каким-то грузом вины. Остались два стихотворения, свидетельствующие о перекличке между их душами. Они прекрасно почувствовали друг друга. Муж всегда возит эти стихи в футляре скрипки.

Я безумно жалею, что мне не довелось знать Булата Шалвовича ближе. Ведь вся моя юность связана с его поэзией. Окуджава для меня равноценен Пастернаку или Мандельштаму. С пятнадцати лет у меня была его пластинка 33 оборота, на конверте — портрет с сигаретой, такой коричневый дагерротип. Как только закрою глаза и вижу эту пластинку, вспоминается очень дорогой мне отрезок жизни конец школы, начало института, наши поездки в колхоз, в деревню Княжево под Волоколамском, когда мы, студенты ГИТИСа, согревались у костра и пели «Виноградную косточку». Все его песни — «О московском муравье», «Прощание с новогодней елкой», «Опустите, пожалуйста, синие шторы»… — великая поэзия. Он пел ее под музыку, и второго такого трубадура эпохи не было — философа, поэта, музыканта. Наверное, я не одинока в этой любви. И я безмерно горжусь стихами Окуджавы, посвященными Спивакову. Володя сам — человек щедрый, но в то же время он совсем не избалован вниманием и щедрым отношением к себе. Ему мало посвящено произведений, но то, что ему посвящено — дорогого стоит. И стихотворение Булата в этом ряду. Для меня эти стихи очень важны.

ОТЪЕЗД

С Моцартом мы уезжаем из Зальцбурга.Бричка вместительна. Лошади в масть.Жизнь моя, как перезревшее яблоко,Тянется к теплой землице припасть.

Ну а попутчик мой этот молоденькийРадостных слез не стирает с лица:Он и не знает, что век-то коротенький,Он все про музыку, чтоб до конца.

Времени не остается на проводы…Что ж, они больше уже не нужныСлезы, что были недаром ведь пролиты,Крылья, которые Богом даны?

Ну а попутчик мой только и веруетЖару души и фортуне своей,Нотку одну лишь нащупает вернуюИ заливается как соловей.

Руки мои на коленях покоятся,Горестный вздох угасает в груди…Там, позади — «До свиданья, околица!»…И ничего, ничего впереди.

Ну а попутчик божественной выпечки,Не покладая усилий своих,То он на флейточке, то он на скрипочке,То на валторне поет за двоих.

ПУТЕШЕСТВИЕ ДИЛЕТАНТА

С Моцартом мы уезжаем из Зальцбурга,Бричка вместительна, лошади в масть.Сердце мое — недозрелое яблокоК Вашему сердцу стремится припасть.

Молодость наша — безумная молния,Вдруг обнажившая Землю на миг.Мы приближаемся к царству безмолвия,Влево и вправо, а там — напрямик.

Вместе мы в бричке, умело запряженной,Вместе грустим мы под звон бубенца,Смотрим на мир, так нелепо наряженный,Праздник, который с тобой до конца.

Медленней пусть еще долгие годыБричка нас катит дорогой крутой,Пусть Вас минуют печаль и невзгоды,Друг мой далекий и близкий такой!

Музыка в Вашей поэзии бьется,Слово стремится взлететь в облака,Пусть оно плачет, но лучше — смеется.И над строкою не дрогнет рука…

КУРЬЕЗ

Самый смешной, необыкновенный да и абсурдный отпуск — наше незабываемое первое лето в Ялте в 1983 году. Мы с Володей знакомы еще только четыре месяца, безумно влюблены, и он приглашает меня на месяц в Ялту. Мы неженаты, счастливы, свободны! Родительское осуждение (ехать отдыхать с мужчиной, будучи незамужем!) не остановило меня.

И вот мы приезжаем в гостиницу, с нами — любимые старые Володины друзья Гриша и Аня Ковалевские. Володе заказан «люкс», Ковалевские в обычном номере. В гостинице «Ялта» «люксы» располагались справа от лифта, остальные номера — слева, а в центре, естественно, денно и нощно несла вахту дежурная по этажу! Абсурд ситуации заключался в том, что в те годы запрещалось ночевать и вообще проживать в одном номере разнополым персонам, не связанным узами брака, а точнее — без штампа в паспорте. То есть мужчина с мужчиной имели право спать в двуспальной кровати без всякого «штампа», женщина с женщиной — тоже, а вот мужчина с женщиной — ни за что!