Светлана Зубрилина - Владимир Высоцкий — жизнь, легенда, судьба

…У нас такой театр, что мы играем без грима, не клеим себе усов и бород, а выходим со своими лицами. И зритель, видя условные декорации, понимает, что никто его не пытается обмануть… Никто из нас не играет никакого поэта… не пытается быть похожим на него. И если поэты погибли, то тем более мы не знаем, как они читали, каков их голос. Так что мы не подражаем поэтической манере данного поэта. И это, по-моему, хорошо… Ну зачем прикидываться, быть похожим, скажем, на Кульчицкого или на Когана! Читать его стихи!.. Поэт-то потому и есть поэт, что он индивидуален и ни на кого не похож — зачем же подражать его внешним данным…

Для меня этот спектакль был дорог не только тем, что я играл там несколько ролей. Я играл там поэта Кульчицкого, погибшего в сорок третьем году… Играл две одновременно противоположные роли: Чаплина-Гитлера в новелле «Диктатор-завоеватель». Я начинаю говорить такие тексты этого бесноватого фюрера — например: «Чем больше я узнаю людей, тем больше я люблю собак». Когда я играю Гитлера… по двум боковым дорогам выходят немецкие солдаты с закатанными рукавами и поют песню. Это была первая песня, первые стихи на музыку, которые я написал для нашего главного режиссера… и вот эта песня впервые прозвучала со сцены. Называется она «Песня немецких солдат» («Солдаты группы «Центр»); может быть, вы ее знаете:

Солдат всегда здоров,Солдат на все готов.И пыль, как из ковров,Мы выбиваем из дорог.И не остановиться,И не сменить ноги,Сияют наши лица,Сверкают сапоги…

Я написал еще несколько песен, стали меня просить, и стал я писать стихи, песни, даже небольшие сцены в театр…

Возвращаясь к «Павшим и живым»… Я играл там замечательного нашего поэта, который умер через несколько лет после войны, Семена Гудзенко. Это один из самых блестящих военных поэтов. Он пришел к Оренбургу в самом конце войны после ранения из госпиталя и сказал: «Я хочу прочитать свои стихи». Эренбург пишет в своих воспоминаниях: «Я приготовился, что сейчас начнутся стихи о танках, о фашистских зверствах, о которых много тогда писали, и сказал: «Ну, почитайте». И вдруг он (Гудзенко) начал читать стихи. И он настолько обалдел, Эренбург, что носился с этими стихами, бегал в Союз писателей, показывал их всем. И стихи эти напечатали, потом сделали книжку, и выяснилось, что это — один из самых прекрасных военных поэтов. И в пятьдесят четвертом году он случайно умер[10]… я даже сейчас не помню от чего. Но Эренбург по этому поводу написал: «Было такое чувство, словно его сейчас, через десять лет, настиг долетевший с войны осколок». Вот его стихи я вам хочу прочитать…»

В спектакле «Павшие и живые» Владимир Высоцкий читает три стихотворения С. Гудзенко: «Перед атакой», «Нас не нужно жалеть», «У каждого поэта есть провинция…» Голос актера то спокоен и почти бесстрастен, то тороплив и надрывен:

…Снег минами изрыт вокругИ почернел от пыли минной.Разрыв —и умирает друг.И значит — смерть проходит мимо.Сейчас настанет мой черед.За мной однимидет охота.Будь проклятсорок первый год —Ты, вмерзшая в снега пехота.Мне кажется, что я магнит,Что я притягиваю мины.Разрыв —и лейтенант хрипит.И смерть опять проходит мимо… —

кажется, еще мгновение, и он задохнется, хрипящий голос оборвется на самой высокой ноте, но, подчиняясь замыслу поэта, Высоцкий заканчивает чтение стихотворения «Перед атакой» усталым тоном человека, повидавшего смерть, мужественным тоном воина, преодолевшего страх и победившего:

…Бой был короткий.А потомГлушили водку ледянуюИ выковыривал ножомИз-под ногтей я кровь чужую.

Кроме чтения стихов, исполнения своей песни «Солдаты группы «Центр»», Владимир Высоцкий пел еще две песни. Первая написана им на стихи неизвестного немецкого поэта-антифашиста и называется «Зонг о десяти ворчунах». Чтобы читатель лучше почувствовал атмосферу, которая царила на спектакле, мы приводим текст этой песни, записанной с одной из фонограмм выступлений Высоцкого:

Собрались десять ворчунов —Есть чудаки везде.Один сказал, что Геббельс врет —И их осталось девять.Решили девять ворчунов:Теперь болтать мы бросим.Один стал молча размышлять —И их осталось восемь.Гуляли восемь ворчуновКругом лесная синь.Один вдруг что-то записал —И их осталось семь.Ля-ля-ляй-ля-ля! Ля-ля-ляй-ля-ля!Семь ворчунов зашли в кафе —Чего-нибудь поесть.Один скривился «Вот бурда!» —И их осталось шесть.Шесть ворчунов шли на парад,Один хотел отстать.Его заметил штурмовик —И их осталось пять.Пять ворчунов сидели разУ одного в квартире.Он Мендельсона заиграл —И их уже четыре.Ля-ля-ляй-ля-ля! Ля-ля-ляй-ля-ля!Сошлись четыре ворчунаВздыхать о лучшем строе,Но чей-то вздох подслушал сын —И их осталось трое.Три ворчуна бульваром шли,Плелись едва-едва.Один в затылке почесал —И их осталось два.Два ворчуна берут «Майн кампф»:Давай, мол, поглядим.Один, устав читать, зевнул —И их уже один.Ля-ля-ляй-ля-ля! Ля-ля-ляй-ля-ля!Ворчун вот эту песню спел:Его могли повесить,Но лишь отправили в Дахау —Там встретились все десять.Адольф решил:«Ну, им капут! Не будут куролесить!»Но ворчуны и там и тут,Их в мире у нас десять!Ля-ля-ляй-ля-ля! Ля-ля-ляй-ля-ля!

В финале спектакля Владимир Высоцкий исполнял песню «Каждый четвертый» (на слова белорусского поэта Ан. Вертинского, музыка А. Васильева и Б. Хмельницкого). Он был серьезен и торжественен. Чеканный ритм стиха, гитарный перезвон струн подводили итог не столько постановке, сколько размышлениям современников о судьбах военного, послевоенного поколений, судьбах павших на войне и выживших:

После победы стало светло,Гремели салюты гордо.Но не сидел за победным столомКаждый четвертый!Пять минут — ты ждешь,А он не идет: он — мертвый!Я — пою, ты — поешь, только молчитКаждый четвертый!

Спектакль «Павшие и живые» будто подтолкнул Владимира Высоцкого к созданию цикла военных песен, обратил его к теме, с детства прочувствованной и близкой.