Генри Харт - Венецианец Марко Поло

Когда Марко надоедал и собор, и тяжелый запах ладана, и протяжные песнопения, он играл с друзьями под портиками собора и на его ступенях, без конца потешаясь забавными барельефами, украшавшими семь арок входа в храм Тут был и лев, держащий в раскрытой пасти младенца, и орел, схвативший ягненка, и всевозможные животные — существующие и фантастические, — жнущий пшеницу крестьянин, мужчина и женщина верхом на драконе, охотники, ссорящиеся между собой мальчики, мальчики, крадущие яйца, и многое другое. Марко и его друзья наперечет знали каменные символические изображения всех месяцев года. Они знали также, что резное изображение маленького хромоногого человека на костылях, приложившего палец к губам, — это портрет строителя собора, зодчего, чье имя навсегда осталось неизвестным. Они и сами могли кому угодно рассказать легенду о том, как этот зодчий предстал, появившись неведомо откуда, перед дожем Пьетро Орсеоло (дож собирался заново отстроить собор после разрушительного пожара 976 года) и заявил ему, что он построит прекраснейший в мире собор при одном лишь условии — если ему, зодчему, будет поставлена на видном месте статуя К несчастью, кто-то подслушал, как этот зодчий сказал, что собор все же будет не столь прекрасен, как он мог бы его сделать. Дож якобы не простил ему этих слов, и статуя зодчего была поставлена отнюдь не на видном месте.

А как мальчики любили разглядывать четырех золоченых бронзовых коней, которым пришлось столько странствовать по свету с тех пор, как они вышли из-под руки ваятеля! Одни утверждали, что кони эти греческие, другие — что они стояли в Риме на арке, воздвигнутой в честь Нерона, пока Константин не увез их на императорский ипподром в Византии. Дандоло получил их как часть своей военной добычи в 1204 году, переправил по морю и торжественно водрузил на внешней галерее собора. Марко Поло и его друзьям не дано было знать, что пройдут века и слава Царицы Адриатики закатится, а бронзовых коней Наполеон увезет из Венеции и поставит в Париже, не могли они знать и того, что после Ватерлоо кони снова будут переправлены в Венецию и вновь будут смотреть с высоты собора на жителей города. И уж как Марко мог бы предугадать, что спустя еще столетие этих коней укроют в Риме, с тем чтобы уберечь их от гибели, которой грозила им каждая падающая бомба?

Пьяцца ныне не совсем та, какой была она при Поло. Теперь ее покрывает мостовая, тут и там выросли новые здания, но многие сооружения остались неизменными с XIII века. Стоило Марко выйти на площадь, как перед его взором, на фоне сияющего южного неба, у самого берега, рисовались две огромные колонны, одна из красного, другая из серого гранита. Когда-то их было три, за сто лет перед этим они были привезены в качестве трофея из далекого Тира. Одна колонна упала в воду, и ее больше оттуда уже не поднимали. Две другие долго лежали на берегу, так как никто не брался поставить их. Наконец, в 1172 году Никколо Бараттьери, инженер из Ломбардии, вызвался поднять колонны. На вершину одной из колонн была водружена статуя святого Феодора, древнего покровителя венецианцев, стоящего на спине крокодила. Марко, должно быть, удивлялся, как все удивляются и поныне, почему статуя Феодора обращена лицом не к морю, а к городу, хотя и слава и богатства пришли в Венецию именно с моря. Лев святого Марка, венчающий теперь вторую колонну, в ту пору еще не был поставлен.

Возвышающиеся над морем колонны привлекали Марко и его сверстников и тем, что между ними находились игорные столы, около которых постоянно собирались толпы клиентов. Люди говорили, что разрешение поставить эти столы первоначально было дано самому Бараттьери в качестве вознаграждения за его услуги. Внимание мальчиков привлекало тут и иное обстоятельство, куда более трагического характера: удовлетворив просьбу Никколо Бараттьери об игорных столах, отцы города издали приказ, согласно которому именно здесь должны были совершаться все публичные наказания и казни; камни Пьяцетты могут рассказать не одну повесть о том, как у этих колонн пытали, мучили и казнили и мужчин и женщин.

Марко бродил по улицам, плавал по каналам, и где бы он ни оказался, всюду он видел перемены — старые дома сносились, строились новые, гораздо богаче, возводились настоящие дворцы. Ибо богатства Востока рекой лились в Венецию и город отстраивался и разрастался во всех направлениях. Хотя излюбленным средством передвижения оставалась гондола, кое-где на улицах и аллеях по-прежнему встречались и кони, а за площадью святого Марка, там, где теперь разбиты королевские сады, находились конюшни дожа.

Любимым местом прогулок у мальчиков служили Риальто и набережные. Риальто являлось центром венецианской жизни. Сюда сходились и улицы и каналы со всеми их мостами. Здесь были лавки и шумные базары. Здесь находилась старейшая церковь Венеции — Сан-Джакомо-ди-Риальто. По преданиям, она была построена в V веке. В тени ее украшенной фресками колоннады собирались поделиться новостями купцы и маклеры: они говорили об отправлении и прибытии судов, о всевозможных политических событиях, обо всем, что происходило в Венеции. На фронтоне этой церкви было начертано изречение, ныне известное всему свету, хотя, возможно, столь же бесполезное, как и все другие изречения, красующиеся на зданиях, где вершится правосудие и решаются дела граждан. Уже стариком Марко Поло пришлось быть свидетелем того, как церковь Сан-Джакомо-ди-Риальто передвигали со старого места на новое. Риальто расширялось, а для того чтобы защитить людей от солнца, соорудили лоджию. Древнюю церковь передвинули, многое при этом было в ней разрушено, многое перестроено заново. Но до сих пор прохожие могут прочесть те же самые слова первоначальной надписи, которая виднеется под изображением креста: «Hoc circum templum sit ius mercantibus aequum, pondera nec vergant nec sit conventio prava» [«Да будет у этого храма купеческий закон справедлив, вес без обмана, а слово договора верно»].

На площади Риальто толпились купцы и путешественники со всех концов земного шара — из Леванта и Греции, из Испании и Франции, из холодных северных стран — Германии и Англии. Все толковали тут только о купле и продаже. Казалось, Венеция живет только куплей и продажей и только для купли и продажи — в такой атмосфере и рос мальчик Марко. Стать богатым купцом — об этом мечтал каждый венецианец; мечтал и Марко, что настанет день, когда он, подобно своему отцу и дяде, которых он еще не видал, отправится в неведомые страны Востока и достигнет ослепительного богатства, выстроит себе на каком-нибудь канале Венеции чудесный дворец и, кто знает, даже будет избран дожем! В середине XIII столетия — в те дни процветания и блеска — венецианцу все казалось возможным.