Сергей Нечаев - Талейран

Когда Бенжамен Констан вбежал к Талейрану с известием о назначении, тот едва ли не впервые в жизни лишился дара речи. Он бросился ему на шею, повторяя одни и те же слова:

— Место за нами! Нужно себе составить на нем громадное состояние… Громадное состояние… Громадное состояние…

Теперь Талейран наконец-то получил место, с которого можно было начинать восхождение по ступеням власти. Уже 19 июля 1797 года он обосновался в шикарном особняке Галлифе[162]. Это была штаб-квартира министерства иностранных дел на улице дю Бак, дом 471 (ныне это дом 73 по улице Гренелль).

У Луи Бастида читаем: «Мы не можем сказать, каково было участие Талейрана в секретных интригах, потрясавших Францию перед 18 и 19 Фруктидора (4 и 5 сентября 1797 года); но правильным было бы признать, что в эту эпоху его поведение в качестве министра соответствовало поведению ярого республиканца»[163].

«При этом он не прекращал поддерживать активную переписку с генералом Бонапартом»[164].

Тот в это время громил австрийцев в Италии, и Талейран одним из первых «предугадал Бонапарта и понял, что это не просто победоносный рубака, а что-то гораздо более сложное и сильное» [165].

Сразу после своего назначения Талейран написал Наполеону:

Имею честь объявить вам, генерал, что Директория назначила меня министром иностранных дел. Опасаясь функций, важность которых я понимаю, и хотел бы быть уверен в том, что вяшд слава принесет дополнительные средства и облегчит ведение переговоров. Одно имя Бонапарта является тем, что может устранить любые затруднения [166].

На это Наполеон 5 августа 1797 года ответил так:

Выбор, сделанный правительством относительно вашего назначения министром иностранных дел, делает честь его рассудительности. Он доказывает наличие у вас больших талантов, осознания гражданского долга и полного отсутствия заблуждений, которые обесчестили Революцию. Мне льстит тот факт, что я нахожусь в регулярной переписке с вами[167].

А 26 июля того же года Наполеон писал Талейрану из Милана:

Гражданин, именно для таких людей, как вы, для того, чтобы заслужить их одобрение, завоеватель пытается совершать военные подвиги. Александр, возможно, не имел бы успеха, если бы не хотел вдохновить афинян, а афиняне для всех остальных были людьми, принадлежащими к элите общества, как вы, например.

Я слишком хорошо изучил историю революции, и я понимаю, она вам обязана; жертвы, на которые вы пошли ради нее, заслуживают вознаграждения; и вам не пришлось бы ждать его, если бы я находился у власти.

Вы просите у меня моей дружбы, она ваша со всем моим уважением; со своей стороны, я настойчиво прошу ваших советов, и я буду следовать им, уверяю вас.

Вина революции состоит в том, что она много что разрушила, но ничего не построила, все это еще предстоит сделать.

Вы совершенно правы, лучше свобода, стоящая на прочно связанном пучке, чем на отдельных прутьях.

Кто закончит революцию — это проблема, которая пока является секретом, и разрешат ее разум и необходимость: и это произойдет очень скоро, если дракон со многими головами не отразит дракона со многими хвостами.

Мне всегда будет приятно читать ваши письма, а особенно — извлекать из них пользу[168].

При этом Наполеон продолжал одерживать одну победу за другой. В конечном итоге австрийцы прекратили сопротивление, и в ночь с 17 на 18 октября 1797 года в замке Пассериано был подписан мирный договор между Францией и Австрией, вошедший в историю под названием договора в Кампо-Формио.

«В глазах широкой публики молодой полководец был героем, проявившим не только военные, но и недюжинные дипломатические способности. Но подлинным организатором победы в Кампо-Формио, оставшимся неизвестным публике, являлся министр внешних сношений Директории, сумевший предотвратить разрыв отношений с Австрией. Начало деловому сотрудничеству Бонапарта и Талейрана было положено»[169].

Одному из своих друзей в Соединенных Штатах Талейран тогда написал:

Какой человек наш Бонапарт! Ему еще нет двадцати восьми, а над его головой все виды славы — слава войны, слава мира, слава сдержанности, слава благородства: он имеет все[170].

Отметим, что тогда Талейран еще ни разу даже не видел «корсиканца».

Когда 5 декабря 1797 года Наполеон Бонапарт вернулся в Париж, Баррас в тот же вечер нанес ему визит.

Утром следующего дня Наполеон послал адъютанта к Талейрану с просьбой об аудиенции. Генералу не терпелось увидеть человека, с которым у него наладилось столь успешное сотрудничество. Талейран незамедлительно ответил, что сочтет за честь лично познакомиться с покорителем Италии в любое удобное для него время. И вечером 6 декабря Наполеон вошел в дом Талейрана. Так произошла первая встреча этих двух выдающихся личностей, абсолютно разных по происхождению, характеру и темпераменту. Так были намечены контуры их союза, оказавшего столь заметное влияние на мировую историю.

«Бонапарт вошел. Какой сюрприз! Это был невысокий молодой человек, очень худой, бледнолицый, с длинными прямыми черными как смоль волосами, лежащими на плечах на манер “собачьих ушей”. Его черты лица были тонкими и даже резкими, суровыми и скрывавшими некоторую усталость. <…> Взгляд его удивил и покорил всех присутствующих»[171].

Для разговора с глазу на глаз они с Талейраном уединились в кабинете хозяина дома.

В «Мемуарах» эта встреча описана так: «Мы вошли в мою рабочую комнату. Эта первая беседа была преисполнена с его стороны доверия. Он говорил с большой благосклонностью о моем назначении в министерство внешних сношений и настаивал на удовольствии, которое он получил от переписки с человеком, живущим во Франции, и притом иного рода, чем члены Директории»[172].

Наполеон спросил:

— Вы ведь племянник реймсского архиепископа?

Талейран кивнул головой.

— У меня тоже есть дядя архидиакон на Корсике, — сказал Наполеон. — Он воспитал меня. Вы знаете, архидиакон на Корсике — то же самое, что епископ во Франции.

После разговора один на один они вернулись в гостиную, которая наполнилась народом. Там Наполеон громко сказал: