Василий Осокин - В. Васнецов

Идея организации этого общества принадлежала художнику Г. Г. Мясоедову, который в беседе с Крамским высказался о целесообразности устройства художественной выставки на Нижегородской ярмарке.

Крамской сразу понял: предложение Мясоедова открывало широкие перспективы — художники сумеют показать свои произведения широкой публике, привлеченной ярмаркой. Неплохо бы устраивать такие выставки постоянно, в разных городах.

Узнав о планах Мясоедова и Крамского, их горячо поддержал В. Г. Перов. Решили создать Товарищество передвижных выставок.

Ядро Товарищества составила начавшаяся было распадаться Артель художников. Крамской, Мясоедов и Перов разработали устав нового общества.

В Товарищество могли войти художники, «не оставившие занятий искусством». Прием новых членов производился баллотировкой. Продажа картин с выставок, по мысли учредителей общества, в какой-то степени должна была обеспечить материальную независимость художников.

Все это было необычно, ново и, как все новое, вызывало ожесточенные споры.

Естественно, что молодой художник поспешил собственными глазами увидеть первую выставку передвижников, недавно побывавшую в некоторых городах России. И то, что там, на выставке, открылось ему, глубоко поразило его, наполнило сердце теплотой и гордостью за родину, за русское искусство, за народ. Среди картин, многие из которых ему были известны еще в мастерских, увидал он маленькую, неприметную издали картинку «Грачи прилетели» московского живописца Саврасова.

Художник выбрал очень простой мотив — затерянный среди бесконечных полей погост со старой-престарой колокольней. Прилетели и шумно кричат грачи, рассаживаясь в прошлогодних гнездах на кривых и темных от влаги тоненьких березках. Значит, и сюда, в этот — бедный северный уголок, пришла весна!..

Вот она, милая сердцу родина. Без прикрас, вся, как есть, какою воспел ее Тютчев:

Не поймет и не заметитЧуждый взор иноплеменный.Что сквозит и тайно светитВ наготе твоей смиренной.

Но и некоторые другие картины на выставке полюбились Васнецову. Живописец Ге с редкостным мастерством воскресил одну из страниц истории. Он изобразил Петра I беседующим со своим сыном царевичем Алексеем. Удивлял внутренний драматизм этой сцены: во внешне спокойном, сдержанном Петре, узнавшем о причастности сына к заговору, борются противоречивые чувства — любовь отца и долг государя, который повелевает уничтожить измену и изменника.

Понравилась Васнецову и картина Прянишникова: ощущения, которые она вызывала, были ему особенно понятны и близки. Художник с подкупающей искренностью выразил свое сочувствие к замерзающему в ожидании своего ямщика семинаристу.

Теперь Виктор Михайлович знал: в России появились художники, которые научились показывать ее «сокровенную сущность». Саврасовская картина с ее поэзией русской весны стала для него символом весеннего возрождения русского искусства. Он знал больше: его путь лежал сейчас где-то рядом с этими художниками.

В 1872 году Васнецов завершает «Нищих певцов», начатых в Рябове.

Перед нами эпически-спокойный, безыскусно правдивый рассказ. У ворот церковной ограды в ожидании прихожан разместилась группа нищих. Они уже начинают свое заунывное пение. На лице матушки-дьяконицы, с просфорой в руке, застыло плотоядное выражение: особа эта явно предвкушает удовольствие — ведь для нее пение нищих своего рода развлечение. Интереснее всех, как и в предыдущей картине, крестьянские типы. Мужички доверчиво развязывают убогие кошели.

Позднее в журнале «Пчела» появилась рецензия. «Пара ближайших старцев, — едко замечает рецензент, — смотрят молодцами с большой дороги… Наконец, бродяга монашек в ряске и черном шлычке, с отвратительными запухшими глазками, козелком подтягивающий хору, составляет ее комический элемент: даже в минуту серьезного пения, и тут его лицо складывается в слащавую, плотоядную гримасу сластолюбивого сатира».

Между тем Васнецов не ставил своей задачей сознательную сатиру на духовенство. Привыкший с детства к уважению всего, что так или иначе связано с религией, церковью, он в картине «Нищие певцы» пытался дать просто обыденную сценку у церковной ограды в престольный день. Однако его художественный талант, его правдолюбие оказались сильней поставленной задачи.

Другая васнецовская картина, где сильно обнажена правда российской действительности тех лет, — это написанное вслед за «Нищими певцами» «Чаепитие». Крамской сообщал об этой картине в Москву собирателю художественной галереи П. М. Третьякову: «Милейший Васнецов пишет очень хорошую картину, очень… За него я готов поручиться, если вообще позволительна порука».

Письмо заканчивается чрезвычайно любопытным замечанием: «В нем бьется особая струнка; жаль, что нежен очень характером: ухода и поливки требует…»

И Чистяков, пытаясь привлечь внимание Третьякова к своему молодому другу, тоже участливо писал о нем:

«Был я на днях у Васнецова, видел его картину, хотя она и не окончена, но надеюсь, что выйдет необыкновенно характерно. Он собирается ехать за границу ради поправления здоровья; ну да и посмотреть. Я радуюсь этому, не знаю только, на какие деньги он поедет. Эх, если бы этот художник да поучился немножко! Какой бы он был молодец!»

В полотне «Чаепитие» нет еще окончательной отделки. Как бы сквозь махорочный дым и кухонный чад мы видим захудалый, грязный трактир, переполненный крестьянами и нищими. В такие трактиры не раз заходил сам Васнецов в дни бедствований. По существу, картина продолжает тему рисунков. Художник метко передал отталкивающую неприглядность, убожество обстановки, в которой беднота коротает за чаем свой досуг.

Но если в рисунках он запечатлял лишь разрозненные элементы действительности, то теперь в «Нищих певцах» и особенно в «Чаепитии» он передал уже типичные явления окружающей жизни.

Не случайно, что именно «Чаепитие» с сюжетом, выхваченным из самой гущи простонародного быта, спустя некоторое время была принята на очередную, 3-ю, выставку передвижников. Картина вместе с другими произведениями отправилась в путешествие по России. Васнецов становится экспонентом Товарищества передвижных художественных выставок.

Сразу же по приезде из Вятки, обремененный заботами о брате, художник вынужден был вновь взяться за опостылевшие «деревяшки». Из-за них он сильно запустил занятия в академии. Тогда, чувствуя, что отстает, он решил подготовиться дома, чтобы догнать товарищей, и с 1873 года почти перестал ходить в академию.